Предел империй

Поэтому я желаю этнократиям зла, чтоб они перепахались и сдохли. Но это интимно. А позитивно что? Таджики, безусловно, это — «фронтир», но «фронтир» — и греко-католики на Украине. Кто сейчас наибольшие враги России на пространстве бывшего СССР?.. Пока мы ничего не можем. Все продали и изнасиловали. Вся надежда на нас новых, больших, разнообразных, осознанных, понимающих своё консенсуальное единство — на то, что делает империю империей.

Доклад в Институте динамического консерватизма (Москва), 29 сентября 2010

Восточная политика Польши и Россия: исторические пределы примирения

Kraina pusta, biała i otwarta —

Jak zgotowana do pisania karta

(Страна пустая, белая и открытая — Как готовый к письму лист бумаги).

Адам Мицкевич о России

Польша — будущий (во втором полугодии 2011 года) председатель Европейского союза и признанный генератор Восточной политики ЕС, центром которой является программа ЕС «Восточное партнёрство», реализуемая в отношении Азербайджана, Армении, Белоруссии, Грузии, Украины и Молдавии. Польша — и ЕС вместе с ней — заложник истории своей Восточной политики, в которой конфликтно соединяются роль Польши как цивилизованной жертвы варварской, старой и новой России — и имперская миссия Польши как бывшей метрополии для стран Восточной Европы и маяка национального освобождения для Кавказа и даже Туркестана. Если Польша останется эмоциональной и риторической жертвой имперской политики России/СССР (вернее — наследницей потерпевшего поражение националистического проекта Духиньского/Пилсудского), то она по‑прежнему будет «вечным историческим противником» современной, многонациональной, постимперской России.

Если общество и власти Польши смогут не риторически, а критично обратиться к своему историческому опыту Речи Посполитой как многонациональной империи, то им не только удастся достичь подлинного примирения с современной Россией, но найти путь к историческому евразийскому партнёрству по проекту Дмовского/Гедройца. Надо признать, что сегодня в повестке дня польско-российских отношений, несмотря на действительно важные действия Москвы по признанию ответственности Сталина за расстрел польских военных и чиновников в Катыни в 1940 году, преобладает Восточная политика «жертвы», которая требует справедливости. Но нет никаких свидетельств о том, что Польша готова признать свои традиционные двухсотлетние империалистические цели на Востоке и превратить эту традицию в основу для партнёрства. Варшава ведёт диалог, чтобы Россия покаялась за СССР, и не отказывается от своих традиционных целей на Востоке. Эта историческая и политическая инерция имеет двухсотлетнюю генетику, признание в польском обществе, богатую интеллектуальную родословную. Именно в этом русле лежит и рискует остаться сегодняшнее польско-российское примирение. И поэтому — не может быть полноценным примирением.

1.

Сопредседатель российско-польской группы по сложным вопросам, экс-министр иностранных дел Польши, один из авторов русофобского обращения деятелей посткоммунистической Европы к Бараку Обаме с призывом ужесточить политику США в отношении России (2009), Адам Ротфельд недавно признался: «Территориальные разделы Польши создали в мышлении поляков уверенность в том, что в вопросе дальнейшего существования решающую роль играет сила. А такой силой обладает Россия. Одновременно поляки испытывают по отношению к россиянам манию величия. Считают, что Польша принадлежит западному миру, вышла из греко-римскоиудео-христианской традиции». При этом после обретения Польшей независимости, по его мнению, поляки практически перестали говорить о немецких преступлениях, вместо этого начали говорить и писать исключительно о советских преступлениях.

Описывая царящий в польском общественном сознании устойчивый образ России как вечного исторического врага, авторитетный польский историк пишет сегодня: «В настоящее время в польской историографии больше места посвящается страданиям, преступлениям и преследованиям поляков советской властью, чем при немецкой оккупации». И отмечает, что в Польше непопулярен взгляд гуру русистики Анджея Валицкого, способный стать основой для подлинного примирения: «У нас нет ни конфликтов по поводу границ, ни проблем, связанных с русским меньшинством в Польше и польским в России… Если мы перестанем смотреть на Россию как на неизменного исторического врага, а на самих себя как на защитников Европы от якобы всё ещё актуальной угрозы со стороны России… то это немедленно увеличит значение и престиж Польши»[2].