Спустя какое-то время - наши руки все еще сплетались - прозвенел звонок; прибыл разносчик пиццы. Получив от меня деньги и отказавшись от чаевых, паренек лет восемнадцати долго топтался на пороге, не спеша уйти к другим клиентам и во все глаза смотрел на появившуюся за моей спиной Талию. Бог его знает, почему.
Наконец очнувшись, он скороговоркой поблагодарил за оказанное его фирме доверие и немедленно ушел. Талия закрыла за ним дверь.
- Надеюсь, мой выбор тебе понравится, - сказала она, все еще держа руку на дверном замке. С нежно пахнущей коробкой я вошел в кухню, по-прежнему, Талия тенью следовала за мной.
За чаем мы говорили о каких-то пустяках, помнится, в том числе, и о вкусах. У меня вертелось на языке несколько вопросов, так или иначе касающихся Маши; но в тот вечер мне показалось, что задавать их не следует. Словно компаньонка Талии для нас, сидящих в моей кухне, в этот час была запретной темой, и одно упоминание о девушке могло разрушить то непрочное, что, как я ощутил в этот вечер, нежданно связало нас. Все время, проведенное за ужином, Талия посматривала украдкой на часы, они находились за моей спиной, и я невольно перехватывал каждый ее взгляд, затылком чувствуя, куда он обращен. Но уходить она не спешила. Или ждала чего-то. Собралась только в самом начале десятого, посреди вялой беседы пробормотав вполголоса "все, мне пора" столь безапелляционно резко, что я не посмел ее удерживать.
Проводив ее до двери, я все же не удержался - вечер был закончен - и спросил о Маше. Талия пожала плечами.
- Она дома, - просто ответила моя соседка, точно ответ ее должен был объяснить мне многое, если не все. С моей стороны вопросов не последовало более, я не решился задать вертевшееся на языке, и Талия ушла в свою тайну.
Ночью мне снилась Маша, одна, без своей наставницы. Словно странный этот вечер и должен был завершиться не менее странным сном. Действие его происходило в моей квартире, помню, все началось с того, что из ниоткуда появившаяся в моей гостиной Маша потягивала шампанское из фужера и, обводя свободной рукою роскошно накрытый стол, рассказывала, сколь приятно, распахнув одежды, вдыхать полной грудью свежий воздух Арктики, дувший из распахнутого настежь окна, ожидая, когда легкие наполнятся им, и напитается кровь. Тогда свершится невозможное и человек окажется способен оторваться от грешной земли и взлететь.
- Но это должен быть непременно воздух Арктики, - говорила она, покачивая ногою, отчего халатик ее сбился к бедру, и точеные Машины ножки предстали мне во всем их великолепии. - Никакой иной не способен наполнить человека мечтами о далеких краях, а без этого невозможно оторваться от земли, подняться в воздух и лететь, лететь, лететь....
Комната начала таять пред моими глазами, Маша вскочила на ноги, и, распахнув руки, как крылья, или наоборот, я уже не мог понять, что именно вижу, воспарила к разверзшимся небесам, а через мгновение сияющей точной исчезла, затерялась в них. А следом за ней исчезло все.
Я проснулся. И сквозь дремоту пробуждения все еще слышал ее голос, призывавший меня оторваться от земли и лететь. "Невесомость притягивает, где-то во мне продолжала говорить Маша. - Это так просто. Я знаю, как это просто. Главное - поверить. И тогда самое малое усилие - и душа не будет весить ничего, еще одно усилие, - и ты в небе".
Как ни старался я, не мог вспомнить, о каком именно усилии говорила Маша. Оно было невероятно простым, каждый способен был исполнить его без труда. Но сон закончился и унес эту тайну с собой.
Я поднялся с постели и прошлепал в ванную. И по дороге, будто отражение промелькнувшего сна, услышал голос Маши, доносящийся, как мне показалось в первое мгновение, из соседней комнаты. "Легкость, с которой ты проводишь свои сделки, не есть доказательство твоих слов, - голосок девушки кипел неутоленной страстью. - Она, легкость эта, будет говорить скорее о темной стороне твоей натуры. Это не легкость вживания плотью и кровью, не легкость сродства с обществом, это легкость его презрения со стороны. Через нее ты возвышаешься, и чем больше возвышаешься, тем яростнее не приемлешь....
Накинув халат, я подошел послушать. Маша, как я понял тотчас же, стояла в коридоре. Остановившись у самой двери, я не открыл ее, продолжая тайком подслушивать. И услышал голос Талии, к которой разгоряченная спорщица и обращалась.