Предел прочности. Книга четвертая

Вернулся напарник минут через десять, принеся с собой привычный запах пота и два стаканчика кофе. Кряхтя, забрался в салон, поминая гребаную поясницу, и рукожопых конструкторов, не способных изобрести нормальных автомобилей. Щелкнул приборной панелью, и та послушно засветилась, радуя глаз приятной цветовой гаммой. В углу экрана замигала иконка с конвертом, извещающая о новых сообщения, но Мо читать не стал. Протянул один из стаканчиков мне, открыл крышечку второго.

Салон наполнился приятным ароматом кофе с корицей: сделалось необычайно уютно и хорошо, словно попал в родную стихию. В голове возник образ узких улочек района Монарта, по которым неспешно прогуливаются пешеходы. Кругом ровно подстриженные газоны, горят огнями витрины булочных, предлагающих на диво вкусную выпечку.

Я подношу край стаканчика к губам, уже ощущая приятную горечь. Делаю небольшой глоток и морщусь в недоумении.

- Вода?

- А ты чего хотел, курсант? В твоем состоянии тонизирующие напитки строго противопоказаны. Моторчик и без того на повышенных оборотах работает.

- Каком состоянии? - бурчу я недовольно. – Просто не выспался, временной дисбаланс, вот и накопилось.

- Сказки будешь детям на ночь рассказывать, не выспался он… Да что за дерьмо! - Мо с силой жмет на кнопку, пытаясь перевести экран в режим ожидания. Получилось с пятой попытки: сенсорная панель плохо реагировала на толстый палец-сардельку. – Я тебе так скажу, курсант: такая херня может с каждым приключиться, когда нахлобучивает по полной. И не важно, двадцать лет отпахал или один месяц. Вот, кажется, всякое дерьмо видел, ко всему привычный, а тут р-раз, и выбивает из колеи. Не обязательно смерть, может какая-нибудь мелочь, вроде того же стаканчика, что у тебя в руках.

- Это как? – не понял я.

- Был у нас в отделении один сержант из числа вечных: ему по карьерной лестнице давно ничего не светило, дослуживал до пенсии. И вот, значица, довелось нам осматривать место преступления – гостиная, два трупа за столом. Одним словом, картина привычная, без всяких ужасов и расчлененки, ножом аккуратно поработали, даже крови толком не видно, не то что кишок. И тут смотрю, затрясло нашего сержанта, побелел аж весь. Мужик опытный, а стоит, слова вымолвить не может. Думаю, что за напасть приключилась, а он на бокал таращится, глаз отвести не может. Я этот бокал от греха подальше убрал, его только тогда отпустило.

Мо умолк, шумно отхлебнув кофе.

- И? – не выдержал я.

- Что и?

- Дальше что было?

- Да нормально все было, нашли мы этого любителя ножом пырять, бывший сиделец оказался.

- А почему с бокала затрясло?

- Кто ж его знает, - Мо пожал плечами, – я не мозгоправ, и к этому сержанту в голову не забирался, да и не спросишь теперь, он уже лет пять, как помер… Так и не дотянул до пенсии.

Вот чего не отнять у Мозеса, так это умения рассказывать истории. Что к чему начал, зачем – непонятно, но всегда интересно, и главным образом, ему одному.

Напарник на одном рассказе не успокоился, принялся травить байку за байкой, припоминая давние события. Бубнящий голос и мелькающие за окном пейзажи действовали успокаивающим образом. Оставалось только откинуться в мягком кресле и расслабиться, медленно потягивать воду из бумажного стаканчика.

Мысли лениво вертелись в голове, ходили кругами, словно перетравленные дустом насекомые. Прав Мо, у каждого свои тараканы в черепной коробке, которые только и ждут повода, чтобы выбраться наружу. Одной Вселенной ведомо, что может послужить тому спусковым крючком.

«Твой крючок давно известен и имя ему - марионетка», - возразил внутренний голос тоном Валицкой. «А всё твоя вина, Воронов, потому как обленился в край, неуязвимым себя почувствовал. Настолько привык доверять неведомой силе, заранее предупреждающей об опасности, что напрочь мозги отключил. Это и сыграло злую шутку с психикой, когда все пошло наперекосяк. Есть ранения, есть падающие тела, а Твари нет… как так-то? Растерялся, запаниковал, в металлический бок машины вжался, как последний трус. Что, страшно стало без сверхспособностей, жизнью-то рисковать? Представляешь, а остальные только так и живут, полагаясь исключительно на себя, без подсказок свыше в критических ситуациях».

Я это прекрасно представлял и не спорил, потому как глупо спорить с госпожой Валицкой, принимающей форму внутреннего голоса. Подождал, пока она выговорится, а после задал единственный вопрос: что, если Тварь исчезнет из моей жизни? Я буду переживать? Вспомнил паукообразное существо с говяжьим языком под потолком, мертвое тело девчонки-провидицы, полулежащее в кресле. Отрывки из прошлого ярким калейдоскопом закружились в голове, подкидывая одну картинку ярче другой.

Да нихрена я не буду переживать. Не знаю, кто оно или что, какие цели преследует, помогая. Не знаю, но всеми фибрами души чувствую одно – существо опасно. Опасно настолько, что даже Палач в теле изуродованного мальчишки предпочел за лучшее не связываться.