Предел тщетности

Посчитав миссию выполненной, несчастные влюбленные направились к двери, несколькими минутами спустя я двинулся следом. Мне решительно не хотелось вклиниваться в гудящий рой толпы, но и оставаться в комнате не имело никакого смысла. К моему удивлению шум голосов в квартире стих, пройдя через широкую, как футбольные ворота, арку, соединяющую две половины, я оказался в зияющей пустоте. Два официанта убирали со столов и столиков, шофер Костя безуспешно пытался разбудить подгулявшего гостя, Петруччо возвышался в коридоре, беседуя с неудачниками от магии. Решетов с Носковой стояли уже в дверях, готовые к выходу, и прощались с хозяином. Может быть навсегда. Я отвернулся, сделал несколько шагов от них и замер, пораженный другой картиной — расположенные в полу светильники били вверх посадочными огнями, коридор стал напоминать взлетную полосу аэродрома с черным квадратом окна в конце, бездонным, как небо. К горлу подступил комок, я вдруг ощутил приближение неминуемой потери — жизнь вертится в карусели событий, стрелки часов бегут наперегонки, чтобы на финише последний раз сомкнуться, как ножницы, в двенадцать, отрезав путь назад. Окружающие разойдутся по своим делам, и человек в итоге остается один. Кто-то положил мне руку на плечо, я обернулся, это был Петька — лицо его выглядело бледным, чувствовалось, что он измучен.

— Знаешь, — Петруччо обнял меня и мы побрели, не спеша, по освещенному коридору к холодной темноте окна, — в любом романе должны быть экспозиция, завязка, кульминация, развязка, не считая пролога с эпилогом. Герои обязаны достигнуть высшей точки и пройти очищение через страдание. Я сегодня весь день прислушиваюсь к внутреннему голосу, но никакого катарсиса не ощущаю, только необъяснимая горечь на душе. Тебе не кажется это странным?

— Наверное мы в жизни пишем неправильные романы. Поэтому они не интересны никому, кроме нас самих, ну и еще пары-тройки идиотов.

Мы подошли к окну и оба, будто по команде, посмотрели не вниз, где город раскинулся смятым платком в разноцветных блестках, и не вверх, где в решете облаков мерцали недоступные звезды. Мы глядели вдаль, в никуда, погруженные в одинаковые мысли, словно надеясь, что оттуда придет прозрение или прощение, или все вместе.

— А куда народ разбежался? — спросил я, только чтобы разорвать тягостное молчание.

— Я гостям сказал, что у меня самолет в двенадцать, — ответил Петька, и у меня побежали мурашки по телу. Он взглянул на часы и усмехнулся, — Сорок минут до отлета осталось.

— Может мне попробовать с чертом переговорить? Надежды мало, но вдруг.

— Да пошел он. Будь что будет. Сколько не живи, все равно мало покажется.

Нас прервал звонок в дверь.

— Ребята приехали. Я их специально к концу позвал. Пойдем, — он развернулся и быстро зашагал в сторону заливистой мелодии.

— Постой, — я поймал его за рукав, — ты Женьке не звонил?

— Чтобы повторить, как я ее люблю? Незачем, она итак в курсе. Только сердце рвать понапрасну.

Вот и я Наталье так и не позвонил, ибо не знал, что сказать. Пригласить к Петруччо на поминки, значит надо объяснять, с каких-таких валуев он их отмечает. Дверь отворилась, в квартиру ввалилась распрекрасная компания — Макар, Танька и моя жена. Мне на секунду показалось, что сейчас они хором крикнут: «Розыгрыш!». Зловещий морок последних дней растает легкой дымкой, уберется восвояси чертова троица, мы обнимемся, смеясь и плача, проживем долго-долго, счастливо-счастливо, назло врагам и пенсионному фонду. Но нет, лица пришедших выдавали напряженное любопытство, с таким выражением лица заглядывают в комнату, где только что произошло убийство.