Предел тщетности

Смерть матери устранила последнюю преграду между мной и кладбищем. Матушка оставила мне в наследство двухкомнатную квартиру (туда переехал сын), рыжего кота и передала по эстафете печаль, охватившую ее в последние два года, вселенскую скорбь и неимоверную скуку. Но в отличие от нее умирать я не собирался, по крайней мере, в ближайшем обозримом будущем. Наоборот, при кажущемся безразличии к зловонной жизни, я за нее цеплялся всеми конечностями оплывшего паучьего тела, закусив бульдожьей хваткой край ее подола. Теперь я стал главой малочисленного клана Никитиных, облезлой ветки генеалогического древа, если бы таковое существовало.

Телефон звонил не переставая минут пять, каждым звонком как кувалдой вбивая в голову витые гвозди. Поначалу я машинально дернулся в его сторону, но сразу одернул себя. Дернулся и строго одернул. Кто это мог быть, кроме механической тетки, напоминавшей о задолженности по квартплате, которую надо немедленно погасить, иначе рухнет цивилизация? Только жизнерадостный молодой голос человека, призывающий подарить себе, то есть мне, незабываемый отдых в только что открывшемся уютном спа салоне совершенно бесплатно. Еще предлагали провести интернет за сущие копейки, цифровое телевидение практически даром, проверить воду на наличие микробов, осмотреть спину, не вылечить (дураков нет), а провести первичный осмотр в удобное для меня время, стоит только согласиться. Совершенно незнакомые, очаровательные люди не могли спокойно спать, всеми фибрами души сопереживая и ощущая, как я маюсь с больной спиной, без интернета и телевидения, практически без связи с внешним миром, пью отравленную воду, забывая посетить салон красоты с антицеллюлитными процедурами. Как им всем хотелось, чтобы я оказался в полном шоколаде. Подобная трогательная забота не могла оставить меня равнодушным, она развивала недюжинную фантазию — я рисовал в голове мудреные способы казни неведомых доброжелателей, искал и находил изысканные непечатные словесные увертюры, тем самым увеличивая богатство русского языка.

Телефон снова зазвонил ровно через полчаса, бренчал пару минут и умолк. Теперь я уже с интересом посматривал на часы, занимаясь привычным делом, то бишь бездельем. Когда минутная стрелка одолела половину круга, телефон будто взорвался — он звонил и звонил, он умолял меня взять трубку, он требовал ответа на вопрос, который я не знал, он пытался сообщить безусловно важное известие, иначе зачем эта истерика, эти всхлипы слившиеся в единый щемящий плач неизвестно по кому. Я закурил и со злорадством показал телефону язык. Телефон стал звонить реже, но с той же обреченной настойчивостью. Когда жена пришла с работы, аппарат подавал слабые, но периодичные признаки жизни. Я категорически запретил Наталье поднимать трубку, она безропотно согласилась, понимая, что спорить с дебилом, только себя калечить. Ровно в одиннадцать вечера прозвучал последний горн трубы — видимо на другом конце провода знали о правилах приличия, тем не менее, я на всякий случай выдернул телефонный шнур из розетки — никогда не знаешь, что у людей в голове. А ночью мне приснилась Танька Красноштейн.

Глава 4. Пятнадцать дней до смерти

Следующим утром я проснулся и встал непривычно рано — практически одновременно с женой. Супруга посматривала на меня с опаской, еще большая тревога разлилась в ее глазах, когда я улыбнулся ей и пожелал хорошего дня вслед за добрым утром. Как все-таки быстро человек привыкает к мерзостям. Видимо, это заложено у нас в генах, а может резкие смены погоды на одной шестой части суши тому виной. Плюс постоянная дурость власти вне зависимости от политического строя за окном заставляет обычного человека, не героя, не упертого борца, готового идти на заклание ради всеобщего счастья, молниеносно акклиматизироваться к любым вывертам жизненного лабиринта. Отвратительное, становясь нормой, вытесняет из сознания саму возможность жить как-то иначе, иногда даже в мечтах. И тут, бац! — тебе улыбаются с утра, по пути на работу никто не толкнул, на ногу не наступил, не обдал в давке чесночным выхлопом вперемешку с перегаром, не подрезал на дороге. Гаишник, остановив, не придирался по пустякам, удивляя поразительной вежливостью, начальник пришел на работу доброжелательный и непривычно веселый, поневоле начнешь оглядываться и подозрительно изучать окружающих — не сошли ли все они с ума? Такой катарсис наоборот, антикатарсис, рефлексия от хорошего, Брехт называл такое состояние эффектом отчуждения.