Пределы мира

Леоннат, все еще с повязкой на левом плече, велел слугам приготовить вещи под надзором Каллисфена, который в эти дни погружался во все более мрачное состояние духа. Леоннат спросил историка:

— Разве эти горы могут быть выше Олимпа?

— Мы приближаемся к местам, никем из нас никогда не виданным, — ответил Каллисфен, — и народам, никому из нас не ведомым. Может быть, эти горы являются барьером, ограничивающим крайний предел мира, и потому превосходят высотой все остальное. Теперь все возможно, и в то же время все бессмысленно.

— Что ты хочешь этим сказать?

Историк понурился и не ответил, и Леоннат тоже замолчал. Радость от победы быстро перешла в недовольство; оно словно расползалось в атмосфере подозрительности, которая порой чувствовалась даже среди командиров. Единственными, кого как будто вдохновлял этот поход, были юноши-оруженосцы, пришедшие из Македонии. Они зачарованно озирались по сторонам, созерцая величественные пейзажи, поражающие огненными красками заката, яркой синевой неба, висящего над девственными снегами горных вершин, великолепием звезд в безмятежные ночи.

Природа изумляла их постоянным разнообразием — удивительными растениями и животными, знакомыми лишь по рассказам. Кому-то в низовьях реки уже повстречался тигр в своем полосатом наряде, на рассвете переправлявшийся на другой берег, чтобы устроить засаду на ланей и газелей или больших буйволов с изогнутыми рогами.

Обязанности молодых оруженосцев часто приводили их в царский шатер; юноши бывали как у Александра, так и у царских товарищей и других войсковых командиров.

И случилось так, что один из них, изящный белокурый пятнадцатилетний Кибелин, узнал страшную тайну. Заговор с целью цареубийства!

Он шепотом рассказал об этом своему другу по имени Агирий, юноше чуть постарше его самого, который спал рядом в том же шатре и несколько раз вставал на защиту товарища перед более сильными. Кибелин разбудил его, когда все заснули, и Агирий, протирая глаза, сел на край кровати. Пораженно и встревожено выслушал он невероятный рассказ.

— Если ты не до конца уверен в том, что говоришь, никому не рассказывай, потому что рискуешь головой, — посоветовал он другу.

— Я более чем уверен, — возразил Кибелин. — Я слышал, как двое высших командиров фаланги обсуждали способ, день и час убийства.

Агирий недоверчиво покачал головой.

— Мы всего несколько дней как прибыли и тут же оказались вовлечены в дело такого рода. Это пугает.

— Что, по-твоему, делать? Должен ли я рассказать об этом царю?

— Нет! Ты с ума сошел? Царю — нет. Вряд ли кому-то из нас выдастся случай поговорить с ним напрямую, особенно сейчас, когда церемонии стали такими сложными. Ты бы мог побеседовать с кем-то из его товарищей. С Филотом, например. Он командующий конницей. С завтрашнего дня мы поступаем к нему на службу вестовыми. Думаю, он предупредит царя.

— Мне тоже кажется, так будет лучше, — согласился Кибелин. — Ты дал мне хороший совет.

— А пока спи, — сказал Агирий. — Завтра командир отряда разбудит нас до рассвета на тренировку по верховой езде.

Юноша попытался заснуть, но страшная тайна не выходила у него из головы и не давала покоя, и он долго лежал в темноте на спине с открытыми глазами, мучаясь кровавым кошмаром цареубийства. В то же время его страшно возбуждала мысль о своей великой заслуге, о том, что сам Александр III Македонский, завоеватель Мемфиса, Вавилона и Суз, будет обязан жизнью ему, Кибелину, самому хилому из оруженосцев, который вечно становился мишенью для шуток и насмешек.

Он оделся еще до побудки и молча завтракал среди прочих оруженосцев, сидя рядом с Агирием.

— Эй! Кибелин проглотил язык! — сказал один из товарищей.

— Оставь его в покое! — осадил его Агирий. — Все вы молодцы против маленького.

— Что, хочешь сказать, нужно начать с тебя?

Агирий не поддался на провокацию и молча покончил с завтраком, а потом все пошли за командиром отряда, который отвел их к конскому загону, чтобы начать упражнение по верховой езде.

Кибелин несколько раз упал и получил несколько ушибов, поскольку мысли его витали в другом месте, но все подумали, что дело в его обычной неловкости, и некоторые не оставили это без внимания. Вечером, перед ужином, его вместе с товарищем допустили к Филоту, чтобы помочь военачальнику снять доспехи и позаботиться о его оружии: начистить панцирь и поножи, проверить ремни щита, наточить меч и копье.

Они приложили к этому все старания, а Кибелин тем временем выискивал удобный момент заговорить, но так и не набрался мужества. И так он ничего и не сказал — ни в этот день, ни на следующий. Агирий все подталкивал его:

— Командующий тебя похвалит, сам подумай. Тебе нечего бояться. Время проходит, а в каждое мгновение заговорщики могут решиться на цареубийство. Ну, чего же ты ждешь!

Мальчик, наконец, решился и следующим вечером, когда Филот уже уходил, ему удалось открыть рот:

— Командующий…

Филот обернулся:

— В чем дело, мальчик?

— Мне нужно поговорить с тобой.

— Сейчас у меня нет времени. О чем?

— Об очень важном деле. Оно касается жизни царя.