Пределы неоднозначности

– Наверное, он вообще не понял, что происходит… – хохотнула Дороти.

– Да нет, он просто обомлел от красоты нашей Миси.

– О, ну да, конечно… – фыркнула Дороти.

– Спасибо, милочка. – Миси ласково улыбнулась и ущипнула Чарли за щеку, а потом бросила ядовитый взгляд на Дороти.

У каждого здесь была своя история, но их никогда никто не обсуждал, потому что у всех этих людей засела занозой неимоверная боль. Внешне не скажешь, но это так. Чарли чувствовала это, подмечала сквозь выстроенные заслоны, но никогда не лезла с расспросами, потому что её вполне устраивала иллюзия беззаботности, которая застлала плотно глаза и притупила всякие чувства. Люди никогда не делятся на умных и глупых, на смелых и трусов, на добрых и злых. Люди – это набор причин.

В один из четвергов, когда они играли в покер в розовом зале, к ним присоединились Черити, в очередной раз поругавшись с Элис, и Иви, которой объясняли правила битый час, и в итоге, плюнув, записали всё на бумажке. Она постоянно говорила с умным добродушным видом: «Ну, конечно!», а потом пыталась забрать конфеты с кона, на которые они и играли, с выложенной при этом «парой», при том, что у остальных – у кого «стрит», у кого «флэш».

– Ну, конечно! – восклицала Иви, отдавая конфеты обратно.

Но первой с пустым пакетом в тот вечер осталась Черри, а когда конфеты закончились, и они стали играть на желания, проигравшей вновь оказалась она. Черити загадали пойти к иранцу и принести что-нибудь из его вещей, но никто не думал, что она осмелится, хотя напрасно. А все остальные в это время погибали со смеху за углом, наблюдая, как их худенькая и низенькая подруга буквально тает при виде гигантского иранца, заполнившего собой весь проем – такой суровый, не понимающий ни слова из того, что говорит эта женщина, заливающаяся звонким хохотом. Наконец, она проскользнула мимо него, юркнув в комнату, и вернулась, победоносно держа карандаш, словно флаг. Иранец не сказал ни слова, просто закрыв дверь, а жительницы третьего этажа едва не рухнули со смеху. Хотя Чарли не могла не отметить ту усталость и боль, что застыла в глазах иранца. Это снова заставило её задуматься и порядком подпортило настроение. Им всем.

Но, тем не менее, рядом с Чарли эти люди переставали быть старыми, потому что она заражала их своей молодостью, граничащей с детством. И это было так здорово! Пусть иллюзия, пусть ненадолго, но он того стоило.

Чарли полюбили в отеле. К ней относились, как к дочери, как к внучке. Опекали. Даже Элис, похожая на злую колдунью, проявляла к ней интерес. Они остались здесь совсем одни, и лишь только почтовые отправления могли связать их с любимыми. Но этого недостаточно. Этого не может быть достаточно, и Чарли понимала, какую роль играет для всех этих людей. Только лишь полубезумная, лунатичная Сибилл, казалось, не замечала ее. Хотя, она никого не замечала, обычно собирая цветы за отелем в своих клетчатых тапках и вечных сатиновых колготках под неизменной юбкой-карандашом. Сидела в травке, словно пасхальный кролик, и мечтала о чем-то своем. Она чуралась людей, вылупив стеклянные глаза, как у рыбьей отрезанной головы. И никогда ни с кем не разговаривала. В дождливую погоду у Сибилл начинали сильно пушиться волосы, и она сооружала у себя на голове Вавилонскую башню из кос, чья верхушка нелепо свисала ко лбу в конце дня. А в солнечную погоду она надевала чудовищную панаму в цветочек с широкими мягкими полями и выглядела еще нелепей, если такое вообще возможно.

В отеле знали Чарли, но на улицах всё оставалось по-прежнему, и стоило ей даже в кругу подруг, выйти, ну скажем, в кино, куда они ходили по субботам, или к Нэду, как десятки глаз тут же впивались в нее. Для них Чарли оставалась фриком, но со временем ко всему привыкаешь и просто прекращаешь замечать. Особенно, если рядом есть друзья. Кто-то, кому ты не безразлична.

Покер по четвергам, походы в кино по субботам, а по пятницам и воскресеньям в зале ресторана устраивались танцы. В понедельник они вчетвером собирались в розовом зале и с бокалом вина смотрели Улицы Сан Франциско – Дороти буквально млела от Майкла Дугласа. По вторникам они ходили в бар на пересечении Коричной и Предельной улиц или в кафе на пятом этаже «У Нэда», а в среду обычно гуляли в лесу. Таковы были традиции, хотя последняя пугала Чарли, но ее друзья поручились, что там безопасно, так что пришлось довериться. Иногда украдкой она включала новости, ожидая увидеть свою нелепо нарисованную физиономию под надписью «Разыскивается», но, похоже, что к истории с тремя заложницами СМИ потеряли всякий интерес. Оно и к лучшему. Лишь однажды Чарли услышала, будто бы показания девочек слишком рознятся, что усложняет составление портрета.