Читаем Предисловие к Достоевскому полностью

На второй день с речью о Пушкине выступал Тургенев, на третий день — Достоевский. Впечатление от речи его бы­ло огромное. Современник свидетельствует: «Хотя он читал по писаному, но это было не чтение, а живая речь, прямо, искренно выходящая из души. Все стали слушать так, как будто до тех пор никто и ничего не говорил о Пушкине».

Чтобы понять, почему речь Достоевского произвела такое сильное впечатление, нужно вспомнить, каково в ту пору бы­ло отношение к Пушкину. Сейчас, когда мы каждый год празднуем день рождения поэта как всенародный праздник поэзии, каждый год отмечаем горестную дату его гибели, ко­гда Пушкин для миллионов людей — самый близкий и лю­бимый поэт, нам трудно представить себе, что сто лет назад большинству читателей он казался устаревшим, его объявля­ли подражателем Байрона, значение его для русской и миро­вой поэзии было не понято и не оценено многими.

В конце 1877 года умер Некрасов. Достоевский был на похоронах и произнес там речь. Когда он сказал, что Некра­сов «в ряду поэтов должен прямо стоять вслед за Пушки­ным и Лермонтовым», то голос из толпы крикнул: «Выше, выше!» — и несколько голосов подхватили этот выкрик- Для молодежи семидесятых годов значение Пушкина как вели­чайшего русского поэта было непонятно.

Вот почему речь Достоевского о Пушкине оказалась как бы началом новой жизни поэта, нового понимания его твор­чества и его значения — понимание это дожило до нас и бу­дет жить всегда. Но начал его Достоевский, и мы помним это с благодарностью и гордостью.

Что же сказал Достоевский? Конечно, пересказать всю его речь и невозможно, и ненужно: ее можно прочесть. Глав­ные же его мысли таковы: Пушкин пришел в русскую лите­ратуру в то самое время, когда наша страна начала осозна­вать свое мировое значение после петровских реформ, когда формировалось национальное сознание русского народа. Ко­нечно, в юности Пушкин подражал европейским поэтам, но в то же время уже в ранних его произведениях «выразилась чрезвычайная самостоятельность его гения». Очень подробно и внимательно Достоевский рассматривает характер Алеко из «Цыган», потому что видит в нем «того несчастного ски­тальца в родной земле, того исторического русского скиталь­ца, столь исторически необходимо явившегося в оторванном от народа обществе нашем». Совершенно справедливо До­стоевский считает, что тот же тип открывается в «Евгении Онегине», «поэме уже не фантастической, но осязательно реальной, в которой воплощена настоящая русская жизнь с такою творческою силой и с такою законченностью, какой и не бывало до Пушкина, да и после него, пожалуй».

В «Евгении Онегине» Достоевский считает главной герои­ней Татьяну, а не Онегина, которого он называет «мировым страдальцем», в котором видит те же поиски идеала, что были уже в Алеко, и считает Онегина не способным понять высокий душевный мир Татьяны. О ней же Достоевский гово­рит: «Это положительный тип... апофеоз русской женщины... такой красоты положительный тип русской женщины почти уже и не повторялся в нашей художественной литературе...»

Татьяна, по мнению Достоевского, не могла оставить сво­его мужа и пойти за Онегиным, потому что человек не мо­жет строить свое счастье на несчастье другого. Красота ее души основана на том, что у нее «все-таки есть нечто твердое и незыблемое, на что опирается ее душа. Это ее воспомина­ния детства, воспоминания родины, деревенской глуши... Тут соприкосновение с родиной, с родным народом, с его святы­нею». А у Онегина ничего этого нет.

Говоря об «Онегине», Достоевский утверждает, что в этой книге «Пушкин явился великим народным писателем, как до него никогда и никто». «Повсюду у Пушкина слышится вера в русский характер, вера в его духовную мощь, а коль вера, — стало быть и надежда, великая надежда за русско­го человека».

Очень важную мысль высказывает Достоевский о народ­ности Пушкина: «...никогда еще ни один русский писатель, ни прежде, ни после него, не соединялся так задушевно и родственно с народом своим как Пушкин». Много есть писа­телей, пишущих о народе, — говорит Достоевский, — но поч­ти все они «это лишь «господа», о народе пишущие». «В Пуш­кине же есть именно что-то сроднившееся с народом взаправ­ду» (курсив Достоевского). Достоевский доказывает эту мысль примерами из творчества Пушкина, и можно только удивляться, как тонко и глубоко он знал Пушкина.

Пушкин — начало всех начал в русской литературе, и об этом тоже говорит Достоевский: «не было бы Пушкина, не было бы и последовавших за ним талантов». И еще одну особенность Пушкина отметил в своей речи Достоевский: Пушкин не только величайший русский народный поэт, но он умеет перевоплощаться в героев любой национальности и любого века: его Дон-Жуан — испанец, Скупой Рыцарь — типичный человек средневековья, герой «Подражаний Ко­рану» — мусульманин...

Перейти на страницу:

Похожие книги

Рыцарь и смерть, или Жизнь как замысел: О судьбе Иосифа Бродского
Рыцарь и смерть, или Жизнь как замысел: О судьбе Иосифа Бродского

Книга Якова Гордина объединяет воспоминания и эссе об Иосифе Бродском, написанные за последние двадцать лет. Первый вариант воспоминаний, посвященный аресту, суду и ссылке, опубликованный при жизни поэта и с его согласия в 1989 году, был им одобрен.Предлагаемый читателю вариант охватывает период с 1957 года – момента знакомства автора с Бродским – и до середины 1990-х годов. Эссе посвящены как анализу жизненных установок поэта, так и расшифровке многослойного смысла его стихов и пьес, его взаимоотношений с фундаментальными человеческими представлениями о мире, в частности его настойчивым попыткам построить поэтическую утопию, противостоящую трагедии смерти.

Яков Аркадьевич Гордин , Яков Гордин

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Языкознание / Образование и наука / Документальное