Предки Калимероса. Александр Филиппович Македонский

— На левом берегу реки Хинду, под навесами вековых дерев, жили многочисленные семьи народа веселого от природы, счастливого; ни в чем не нуждаясь, они не знали ни зависти, ни распрей; у тысячеголосной птицы учились они песням, у журавля — пляске. Однажды, с ужасом увидели они, что вверх по реке, против воды, плывет какое-то огромное, сторукое чудовище. Это были Ваны, на стовесельном Орке[9] Бриарее. Дикари хотели бежать от чудовища, но услышав, что оно человеческим голосом говорило им, чтоб не уходили, чтоб не боялись богов, которые приехали к ним в гости, — они остановились и с удивлением увидели, как огромная златочешуйчатая рыба с человечьей головой, и человечьими ногами вышла из воды; а за ней множество рыб с красными жабрами. Заметив, что боги ласковы, дикари обступили их, начали разглядывать их, рассматривать, запели, заплясали вокруг них, — и, Ваны прозвали новый народ Людинами, от слова лиод — песнь и лидин — поющий. Но с приезда Ванов поселились беды между Людинами: Ваны упоили их медом, обольстили их цветной одеждой; они сбросили с себя пальмовые листы, прозвали Ванов Панами, и стали работниками их в добывании золотого песку, плодов и сахарного тростника. Прежде покланялись они просто во время дня солнцу, а во время ночи луне, жене солнца; а Ваны велели им кланяться золотому истукану Бильду, или Белету[10], который они называли ликом солнцевым; научили их строить из Деру, или дерев — деревни; а где был храм Торов, Ваны называли зала; залы людины прозвали селами. Много терпели они от Панов своих; но более всего обидно им было то, что Ваны полюбили их жен, и прозвали за красоту девами, т. е. божествами, и брали всех красавиц себе в храм служить Тору. Возненавидели Людины Тора, и называли его портом, злым духом. Одно только мирило их с Ванами: Биор, который прозвали они пивом, и на который могли менять что хотели у Ванов; да мед, которым угощали их на праздниках Зейдманы; да Святой ручей, который Ваны называли Бах, и из которого Зейдманы давали пить только посещавшим храм. Во время упоения, Людины вспоминали свои песни, забывая горе; но песни их стали заунывны, печальны, как участь их. С тех пор они тогда только пели, когда пили, и петь и пить значило одно и тоже. Этот ручей, бил струей в храмах Ванов, и назывался зин, т. е. ручей жизни, тем из Людинов позволяли они испивать из Баклажки[11], которые усердно поклонились Тору; им давали они и Глыбу Бака[12], т. е. печенья.

Навсегда остались бы они рабами Ванов, если б к счастию их, не родился у одного пастуха сын, мальчик необыкновенной красоты и ума. Когда ему наступило 15 лет, сами Ваны удивлялись ему, и особенно чудному его голосу; его прозвали Лин.

Годары, или жрецы Торовы, взяли его воспитывать к себе, учили играть на арфе, и посвятили в число Мензингеров[13], т. е. поющих во время обрядов. Скоро превзошёл он учителей своих, которые и назвали его Арфей. Жрецы полюбили его, научили языку своему и письменам; и вверившись в Лина, не скрывали даже от него некоторых тайн обрядных; но не позволяли ему входить в огражденное медными стенами капище, откуда истекал источник живой воды однако же любопытство превозмогло в нем страх. Однажды, после метты он притаился в углу за столбом, и когда жрецы удалились из храма, он отпер капище и увидел, что под спудом стоит огромная бочка, из которой проведена трубочка к подножию Тора, откуда вино и капало в жертвенное море. Рассмотрев таинственный источник, Лин испил из него, еще испил, и еще… сладостное упоение усыпило его. Сонного нашли его во храме, и подозревая, что Лин видел все тайны храма, велел ему отрезать язык. К счастию жрец, которому поручено было исполнить наказание, любил Лина, любил песни его и ему жаль стало лишить его голоса. Скажи мне — спросил он его — когда тебя заперли в храме, верно ты приближался к подножию Тора, и за это тебя Тор наказывает?

Лин поклялся ему светом солнца, что он шагу не сделал к подножию Тора; а только испил из священного моря и заснул….

Жрец вверился в слова его и сказал:

— Послушай, Лин, я пощажу тебя, и вместо языка отрежу тебе ухо; но дай мне клятву молчать целый месяц; а потом бежать далеко в горы.

Лин снова поклялся светом солнца, и жрец, отрезав ему конец уха, и окровавив его уста, велел кричать и болтать языком; а сам отрезанный конец уха, воткнув на нож, понес к Местару, во удостоверение, что язык отрезан.

Лин, притворяясь больным, не выходил из своей кельи, и продолжал охать и болтать языком до тех пор, покуда добрый жрец не помог ему бежать из оград храма в горы. Там рассказал Лин сородичам своим все случившееся с ним, и в первый раз услышал он жалобы на угнетение Ванов; и он стал думать: как бы отмстить им за родину и освободить землю от чужеземцев, — и придумал. Собрав надёжных сообщников, он объявил им намерение свое, и велел распространять в народе слухи, что, когда жертва заговорит человеческим языком, тогда их Паны погибнут и будет у них один Пан-бог.