Предки Питера Эзерли

С Питером она была откровенна, как человек, которому и в голову не приходит, что его могут неправильно понять. Она сказала, что пришла из любопытства посмотреть, как у него пойдут дела с предками. Она наблюдала за ним из-за алтаря с тех пор как он вошел — и была разочарована. В отношении чувств он, по ее мнению, мог сравниться с самыми каменными, давно умершими предками. Может быть, они ему не понравились? Но он должен быть осмотрителен в выражениях — ведь здесь и ее предки: очевидно, вот этот (леди Элфрида коснулась носком туфельки того крестоносца, на которого Питер только что смотрел) или вот тот другой — в углу. Так что она так же, как и он, имеет право приходить сюда — и она может стать его гидом! Вот де Бреси, рыцарь короля Иоанна; он взял жену из дома Эзерли. (Она склонилась над фигурой рыцаря, подобрала прямую короткую юбку над хорошенькими ножками и заглянула в мрачное лицо Питера.) Значит, выходит, что они в некотором роде родственники? Завтра он непременно должен навестить их в Бентли Тауэрсе и обозреть в их часовне остальных де Бреси. Может быть, там окажется кто-нибудь; кто ему больше понравится и кто больше похож на него. Ведь ни здесь, ни в Эшли Грейндж никто нисколько на него не похож.

Он согласился с ее замечаниями, в тоне его звучала обезоруживающая учтивость и в то же время удивление по поводу того, что она разговаривает с незнакомым человеком более свободно, чем американские девушки. Она сразу же отпрянула от крестоносца и с весьма смиренным видом обошла с Питером вокруг церкви; вдруг она слабо вскрикнула и остановилась.

Они стояли перед надписью на могиле одного из более поздних Эзерли, офицера сотого пехотного его величества полка. Этот офицер был убит при поражении Брэддока. Надгробие поддерживали с одной стороны плачущая Слава, с другой — североамериканский индеец в кандалах. Леди Элфрида, запинаясь, сказала:

— Вот видите, есть и другие Эзерли, которые поехали в Америку еще раньше вашего отца, — тут она внезапно умолкла, поняв, что допустила бестактность.

Дикая, непонятная злоба за это невольное оскорбление его прошлого овладела Питером. Он знал, что эта ярость совсем не вяжется с его обычным спокойствием, но ничего не мог с собой поделать! Смуглые щеки его пылали, темные глаза сверкали, он почти дрожал от волнения, когда поспешно напомнил леди Элфриде, что индейцы были победителями в этом злополучном походе британских войск, а пленный индеец — лживая аллегория. Его волнение было такое порывистое и убедительное, что девушка, не понимая в чем дело, да и не заботясь об этом, разделила его негодование. С тревожным взором она следила за словами Питера, и на мгновение их руки встретились в невинном благородном порыве. И вдруг — Питер не знал как и отчего — ему пришла в голову еще более дикая и ужасная мысль. Он понимал, что это безумие, но в течение какого-то мгновения он молча стоял, затаив дыхание, стараясь побороть в себе эту мысль. Ему хотелось схватить эту молоденькую наивную девушку, свидетельницу его разочарования, эту самодовольную красавицу — средоточие всего того, что здесь ценили, — и умчать ее отсюда пленницей или заложницей — он не знал зачем — на скакуне в пыль прерий, далеко за моря! И тут Питер увидел, что щеки леди Элфриды то краснеют, то бледнеют, он увидел ее беспомощные, испуганные, но очаровательные глаза — глаза птицы, трепещущей перед магнетической силой гремучей змеи. Питер с облегчением вздохнул и в смущении отвернулся.

В тот вечер леди Элфрида с наивной простотой говорила сестре:

— Знаешь, дорогая, хоть он и американец (а ведь все говорят, что они нисколько не заботятся об этих бедных индейцах), он был так великодушен в своем негодовании, что я подумала — он больше похож на какого-нибудь героя Купера, чем на человека из рода Эзерли. Это было так глупо с моей стороны — показывать ему могилу майора Эзерли, знаешь, который сражался с американцами, — это тот самый, или тот был позднее? Я совсем забыла, что он американец.

С этими мыслями, в благородном раскаянии леди Элфрида воздержалась от своих обычных насмешек и покорно следовала за Питером, в духовных кандалах, как аллегорическая фигура, которую они только что видели. Так они дошли до входа в церковь и расстались,, чтобы встретиться завтра. Но это завтра так и не наступило.

К вечеру пришла телеграмма из Калифорнии. Питера Эзерли просили вернуться, чтобы выставить кандидатуру в конгресс от своего округа. Это определило его решение, которое на миг было поколеблено у входа в церковь ослепительным взором леди Элфриды. Он сообщил телеграммой о своем согласии, поспешно попрощался с родственником, который честно сокрушался о его отъезде, и последовал за своей телеграммой в Лондон. Через несколько дней он был уже в Атлантике.