Предложение, от которого не отказываются…

Она молча кивнула, глядя на него снизу вверх. Его темно-карие, как спелая черешня, глаза, осененные длинными ресницами, такими черными и густыми, что казались подведенными тушью, смотрели прямо на нее. Никогда раньше он не подходил столь близко. Почему ноги будто ватные? Что ему от нее нужно? Кого-то убить, что-то украсть или шпионить в пользу иностранного государства? Она согласна, согласна!

— Не присмотришь за бабулей?

— За… бабулей? — пробормотала Алина.

— У нее ушиб позвоночника. Понимаешь, моя не в меру активная бабушка решила повесить новые шторы — ну не терпелось ей этим заняться, и она не стала дожидаться домашних… Она в седьмой палате лежит. Ничего опасного, но возраст, сама понимаешь!

— Что требуется от меня? — спросила Алина, надеясь, что ее голос не слишком выдает волнение.

— Не хочу, чтобы возле нее были Татьяна или Гульнара. Особенно Татьяна — хабалка она злобная, а бабуля мне дорога. Лучше, чтобы ты за ней приглядела. Не бесплатно, разумеется!

— Что вы, Севан Багратович, разве я могу взять у вас деньги?!

— Конечно, можешь! Всякий труд требует достойной оплаты, и я заплачу столько же, сколько платит Гальперин, идет?

— Но я…

— Ты занята?

— Нет, но…

— Значит, договорились, — снова улыбнулся он. — Я скажу бабуле. Ее зовут Нубар Зебетовна. Лучше запиши — бабуля не любит, когда коверкают ее имя.

С этими словами он развернулся и зашагал обратно к «цветнику», который при этом заволновался и зашелестел, словно от дуновения ветерка: «бог» возвращался к народу, и народ приветствовал его.

— Варежку закрой!

При звуке насмешливого голоса Алина обернулась. Перед ней стояла Татьяна Лагутина — та самая, которую Мейроян не хотел видеть рядом со своей бабушкой. Длинная, под метр восемьдесят, длинноногая и тонкая, словно ручка от швабры, девица не отличалась привлекательностью, однако была о собственной персоне высокого мнения, полагая себя королевой красоты. Что примечательно, ее самоуверенность передавалась окружающим, поэтому у Татьяны были полчища поклонников, ни один из которых, впрочем, не соответствовал ее запросам.

— Думаешь, ты нужна ему? — продолжала Лагутина, глядя на Алину сверху вниз, как на жука или червячка, внезапно выползшего из яблока. — Забудь! Эти мусульмане женятся только на своих!

— Он армянин… — попробовала слабо возразить Алина. Не против того, что Мейроян не воспринимает ее как женщину, а лишь против неоспоримого факта, имеющего отношение к его происхождению.

— Ну я и говорю — мусульмане, они народ своеобразный!

— Но армяне не…

— А ты чего здесь? — не дослушав, поинтересовалась Татьяна. — Не твоя же смена… А-а, «капусту» рубишь? Слушай, как ты с Гальпериным справляешься?

— Он — пациент, — пожала плечами Алина.

— Он — мозгоед! — возразила Лагутина. — Да я бы ни за какие деньги не согласилась за ним ухаживать. Два шага до могилы, а ведет себя, словно всех собирается пережить!

Бросив эту презрительную фразу, Татьяна удалилась, покачивая костлявыми бедрами, очевидно, воображая себя парусником с полотен Айвазовского. «Хорошо, когда есть выбор!» — тоскливо подумала Алина и направилась в санитарную комнату за чистыми «утками».

Полтора года назад она и сама воротила бы нос от того, чем вынуждена заниматься. На зарплату медсестры в госучреждении не проживешь, а теперь зарплата стала единственным источником ее дохода. День, когда произошла катастрофа, запечатлелся перед ее мысленным взором подобно живой картине, то и дело всплывающей в памяти. Вернувшись домой после ночной смены, Алина осторожно прикрыла дверь, чтобы не разбудить мужа и сына. Георгий сидел за кухонным столом с ноутбуком. В этом не было ничего удивительного, ведь он частенько просиживал за работой ночь, а потом отсыпался до вечера. Удивительным было выражение его лица, когда Гоша поднял голову и посмотрел на Алину — как будто у него внезапно разболелся зуб.

— Я ждал тебя, — чужим, холодным голосом проговорил он, захлопывая крышку компьютера. — Надо поговорить.