Предлунные

Он холодно взглянул на девушку, не обращая внимания, что та краснеет и смущается, и пришел к выводу, что, собственно, все еще может получиться, и ничего не потеряно. Он без труда справился бы с ее возражениями. Что с того, что Каира была настолько юна, что ее «нет» могло означать лишь в самом деле «нет», а не «может быть»? Отсутствие опыта могло оказаться дополнительным достоинством – он не сомневался, что ему доставило бы удовольствие преодоление ее робости, причем неподдельной. Мысль эта даже слегка развеселила, и он почти забыл о только что случившемся, но мгновение спустя на него обрушился тупой тошнотворный удар чувства вины.

Отстранившись, он неприязненно взглянул на Каиру, будто это она была виновата в том, что пережила Скачок, что не обладала красотой Алики и ее обаянием, а также в том, что несмотря на эти недостатки, Финнен хотел с ней переспать, и теперь его мучила совесть.

Девушка откинула со лба мокрые волосы. Ветер подогнал ей под ноги сломанный, напитавшийся влагой фонарь в форме дракона, и она отшвырнула его пинком прямо в середину бумажной морды.

– Ты ведь думаешь про ту девушку, что была с тобой, да? – Финнен кивнул. – Ты ее любил?

Он хотел ответить утвердительно, но замешкался – чарующее обаяние Алики уже начало рассеиваться, словно туман.

– Не знаю, – наконец сказал он, подавленный собственной беспомощностью, а потом добавил, будто это могло что-либо объяснить: – Она была красивая.

– Да, верно. Ты все еще хочешь, чтобы я осталась с тобой до утра? Можно пойти в какое-нибудь кафе и там посидеть. Наверняка этой ночью все будут открыты.

Казалось, будто к девушке возвращается прежняя уверенность в себе, в то время как сам он все больше ее терял. Ему это нисколько не мешало – впрочем, какой у него был выбор? Вернуться домой, поразмышлять об Алике, а потом разбить недавно нарисованную картину, как он скорее всего рано или поздно и поступил бы?

– Можно пойти в… – он не договорил, поскольку чаще всего бывал в «Меланхоличной Фантасмагории», где сейчас наверняка развлекались его приятели. Все дело было в том, что Каира выглядела достаточно странно в мокром траурном платье, а рядом с Финненом обычно видели красивых элегантных женщин. В другой раз он обругал бы сам себя и поступил бы по-своему, поскольку ему нравилось считать себя независимым человеком, который не руководствуется мнением других. Вот только сегодня у него попросту не было сил, чтобы терпеть насмешки приятелей. И тем не менее он был счастлив – до отвращения, до омерзения счастлив.

Цвета обрели глубину, а звуки стали чище; радовал даже ветер, швырявший в лицо капли холодной воды с привкусом соли. Финнен был жив и мог вволю наслаждаться жизнью, в то время как тем, кто остался позади, вскоре предстояло умереть.

– В «Какофонию», – помолчав, предложил он терпеливо ожидавшей Каире. – Можно пойти в «Какофонию».

4

Они сидели в каменной нише на соломенных циновках и пили глинтвейн из кружек. Рядом парили светлячковые лампочки – сперва вытянутые в виде вращающейся ленты, они вскоре сосредоточились в повисший над столиком шар.

Лишь когда на лицо Каиры упал теплый желтый свет, Финнен заметил, что девушка вовсе не так юна, как казалось ему прежде в полумраке Водной площади. Она могла быть даже его ровесницей, а впечатление детскости создавалось из-за ее неопытности, неуверенных жестов, плохо скрываемого удивления, с которым она воспринимала все то, что было для него обыденностью. Широко раскрыв глаза, она не сводила взгляда с калек, придерживавших кружки с вином ступнями, четверорукого жонглера и наделенной дополнительными суставами танцовщицы.

Девушка рассказывала о себе рассеянно, часто замолкая на середине фразы, но Финнену не требовалось многого, чтобы понять – поход на Водную площадь был первой в ее жизни самостоятельной вылазкой куда бы то ни было, и раньше она выходила на улицу лишь в обществе прислуги или родственников, а чаще всего просто сидела дома, по уши зарывшись в книги.

У нее было гладкое лицо человека, который еще ничего не пережил, никого не оплакивал, ни о чем не жалел. Убежденность, что во время Скачка она останется позади, а потом умрет, была единственным серьезным опытом в ее жизни, хотя и тот, казалось, прошел через некий фильтр романтической литературы, словно Каира не до конца понимала, что это на самом деле означает. «Откуда, как не из книг, могла возникнуть идея надеть траурное платье?», – подумал Финнен, удовлетворенно улыбнувшись, поскольку на какое-то время ему показалось, будто меньше чем за час он увидел эту полностью чужую девушку насквозь, разложив на мелкие составляющие всю ее личность. Однако явно было и нечто еще, нечто большее.