Предмет вожделения № 1

– А ух когда я, двенадцатилетняя, из дому-то убежала – он очень испугался. Он ведь тогда генералом стал… В Москве служил… Карьеру, блин, сделал. Демократ хренов… Он, я думаю, боялся, что я про эти его лазанья в мою кроватку кому-нибудь да расскажу… Да еще и до его начальства, не дай бог, дойдет!.. Но только стыдно мне за все это было, и никому ничего я не рассказывала… Никогда… Только этим поведала… Девчонкам, куколкам моим… Всем семи.

Вика глубоко вздохнула, а потом произнесла мечтательно:

– Они меня понимали. Каждая из них мне сувенирчик отдала… Пальчик, сосочек…

Она засмеялась.

– Они меня любили – а я их всех – хрясь!

Девушка сделала короткое рубящее движение рукой и опять рассмеялась.

– Вот и тебе рассказываю… Потому что и ты…

И ты теперь молчать будешь! Навсегда заткнешься!

Холодок пробежал по Таниному телу.

Вика еще пару раз пыхнула папиросой и рассмеялась своим деревянным смехом.

Таня поймала ее взгляд: глаза Витольды были абсолютно пустыми, лишенными всякого человеческого выражения.

Ужас, обуявший Таню, уже исчез – человек не в состоянии испытывать панический страх слишком долго. Мозг стал мыслить очень ясно и трезво. Таня понимала: ее мучительница не остановится ни перед чем. И помочь Тане не сможет никто. Уповать ей не на кого, кроме как на самое себя. Но что может сделать она одна, прикованная к кровати, связанная по рукам и ногам?

Вика потянулась к пепельнице и загасила в ней папиросу.

– Папаня меня в двенадцать лет за границу отправил, – доверительно пояснила Татьяне сумасшедшая. – Учиться в Швейцарии, в интернате. Клево, да?

Всякие девчонки из высшего общества. Графини. Дочки нефтяных магнатов. Особы королевской крови…

Она сделала паузу, а потом вдруг злобно выкрикнула:

– Гореть им всем в аду!

Тут Таня громко простонала через платок, зажимающий ей рот:

– ALALA!..

– Чего тебе?! – недовольно повернулась к ней Вика.

Таня, как могла, показала ей мимикой лица она, дескать, больше не может – задыхается.

– Потерпишь! – пренебрежительно бросила ей мучительница.

У Тани оставался, пожалуй, только один шанс: сначала освободиться любыми правдами-не правдами от кляпа во рту, а потом уговорить, уболтать, улестить Вику – чтобы она не мучила ее, отпустила.

– Так о чем это я? – спросила себя Витольда. – Черт, засранка! Сбила меня!

И она сильно и болезненно ткнула Татьяну рукой под дых.

Из горла Таня вырвался сдавленный стон.

– Не кричи! – зло бросила ей Вика.

Мучительно наморщила лоб, а затем сказала:

– Ах, вот!.. Этот пансион'.. Там все было так круто!

Крахмальные скатерти. Семь блюд на ужин. Гольф – ненавижу я эти клюшки! Поло на лошадях. Три языка учили Вика доверительно нагнулась к Татьяне – а у той после ее удара слезы на глазах выступили – и проговорила:

– У моего отца много денег. Очень много. Хоть он и милиционер.

Потом расхохоталась и добавила:

– А может, именно потому и много, что милиционер! Как их теперь называют – оборотнями? Оборотнями в погонах?

Татьяна попыталась улыбнуться Вике заткнутым ртом. Она стала настраивать себя на волну сочувствия ей, понимания. Может, в таком случае Витольда захочет вступить с ней в диалог?

– Да ведь за деньги не все купишь. – Вика перешла на доверительный шепот. – Дружбы, например, не купишь. Любви… Я там, в пансионе, была изгоем.

Они третировали меня, все эти девочки из высшего общества. За то, что я русская. За то, что неуклюжей была, неловкой. За то, что они по три-четыре языка знали, а я только один английский еле-еле.

«Сочувствую тебе, Вика. Понимаю», – попыталась сквозь кляп произнести Татьяна. Вышел нечленораздельный сип, а Витольда оборвала ее:

– Не стони!.. – И продолжала горячечным шепотом– У нас все хуже и хуже с этими девками отношения становились. Они подставляли меня. Гадили мне по-всякому. А потом… Однажды ночью… Эти шлюхи собрались… Впятером… Пришли ко мне в комнату.

И… И привязали к кровати… И били. А потом – они изнасиловали меня…

Вика уронила голову, а затем вдруг выкрикнула:

– «Fucken communist piglet, lick! Go, go!» [16] – И грубо расхохоталась.

"He убивай меня, Вика, пожалуйста. Спаси меня.

Я люблю тебя", – снова попыталась проговорить Таня сквозь кляп. Во рту у нее пересохло, и опять получилось одно сипение. На этот раз Витольда даже не обратила на него никакого внимания.

– Но я им отомстила потом… Отомстила… – шептала она. – У нас там девочка появилась, из Баку, и они ее тоже хотели опустить, изгоем сделать… А мы с ней объединились… И однажды ночью пришли к одной из тех – я ее про себя Принцессой называла, хотя никакая она была не принцесса, просто дочка одного английского магната – голубые глазки, белые длинные волосики до плеч, кожа на лице тонкая-тонкая…

И мы с Наирой пришли ночью к этой Принцессе, привязали ее к кровати и сделали с ней все то, что они, эти сволочи, со мной делали…

Вика тяжело задышала, глазки ее разгорелись.

– Как это было приятно, Таня! – сладострастно воскликнула она. – Как же мне было приятно!

«Отпусти! Отпусти! Отпусти меня!» – мысленно внушала ей Таня, не рискуя больше стонать. Она не сводила с нее глаз.