Предначертание

Рранкар летел сложным маршрутом – через канадский Ньюфаундленд, Баффин, гренландское и исландское побережье, Фарерские и Шетладские острова и, по его расчётам, должен был оказаться в районе Лондона не позже, чем через шестнадцать – семнадцать дней. Гурьев строго-настрого запретил ему попадаться на глаза людям, лететь только в светлое время суток, в хорошую погоду и не слишком высоко. Умом Гурьев понимал, что беркуту, в общем-то, никакая опасность не угрожает – и не такое видали, да и скорее Рранкар сам напугает кого-нибудь до смерти. И всё равно – на душе было неспокойно. Гурьев сосредоточился, чтобы ощутить эмоциональную волну от птаха. Убедившись, что Рранкар в безопасности и дремлет, отдыхая, он оделся и покинул каюту.

Гурьев вышел на самую верхнюю палубу, до которой мог добраться, не вступая в объяснения с вахтенными. Темнота, усугублённая облачностью и плохой погодой, плотно окутывала судно. Огромные волны, раскачивая корабль, ударялись в его нос и рассыпались по обе стороны форштевня дождём крупных брызг. Баллов пять, не меньше, подумал Гурьев. Наверное, штафиркам и впрямь кажется это штормом. Но мы, флотские, усмехнулся про себя он, не станем называть так заурядную качку. Чтобы не накликать настоящую бурю. Морской болезнью он не страдал, но сидеть ночью в каюте в одиночестве ему не хотелось. Ни одно из предлагавшихся на лайнере развлечений для пассажиров первого класса его не привлекало, особенно сегодня. Кроме того, Гурьев решительно не представлял себе, с чего он станет начинать в Лондоне. Ему требовался пропуск в общество, это Гурьев понимал прекрасно. Деньги? Ну, что – деньги. Денег навалом. Но ке, как говорится, фер? Фер-то ке?

Его обуревало чувство, похожее на тоску. Похожее? Да нет, пожалуй, не только. Самая настоящая тоска, как ни крути. Чувство, что весь пар ушёл в свисток. И погода споспешествовала настроению как нельзя лучше. После невероятного напряжения последнего месяца, после всех интриг, приключений и перипетий последнего десятилетия, – итог? Да какой же это итог, чёрт возьми?! Деньги и камни. Что же это такое? Я просто всеми силами оттягиваю настоящую схватку, подумал Гурьев. Сколько их было уже, настоящих и не очень? Скольких я уже потерял и скольких ещё предстоит? Полюшка. Сумихара. Мама. Нисиро. Боюсь? Боюсь, конечно. Но дело не в этом. Дело в том, что один я ни на что настоящее не способен. Это не Карлуччо котелок отчекрыжить, – и то, сколько всего пришлось организовать. Нужны люди. И немало. Ну, да, есть, конечно, Шлыков с казаками. Но что такое пятьсот, – а хоть и тысяча, да хоть и пять тысяч! – сабель против всей мощи СССР?! Да и разве собираюсь я с ними воевать – так, как представляют это себе Семёнов с Красновым? Смешно. Обхохочешься. Я просто не знаю, с чего начать. Нет у меня никакого чёткого представления о том, что следует делать. Нужно заканчивать с обороной, потому что оборона – не выход. Но я не знаю, как. Поэтому и придумываю всякие романтические отговорки. Дела, которые я могу вытянуть в одиночку. Вроде необходимости во что бы то ни стало найти проклятое кольцо, например. Разве теперь, после всего, – имеет это разве хоть какое-нибудь значение? А если да – то какое?

Чего-то не хватало. Какой-то зацепки. Чего-то, что сведёт все части мозаики в единый, завершённый узор.

Он наивно полагал, что, кроме него, вряд ли найдутся на этом судне желающие досыта хлебнуть солёных брызг, порывистого холодного ветра, пронизывающего до самого позвоночника, и кромешной тьмы с рваными клочьями облаков, несущихся с невероятной скоростью, едва ли не задевая мачтовых антенн «Британника». Опустив взгляд, он с удивлением понял, что ошибался.

Женская фигурка, не очень умело, на настойчиво сохраняя равновесие на палубе, расположенной этажом ниже той, на которой стоял Гурьев, подошла к самому ограждению и остановилась. Он увидел, как женщина взялась обеими руками за ледяные поручни и замерла, – насколько возможно было замереть в условиях нешуточной качки, уже охватившей судно, и вибраций от ударов стихии, сотрясавших корпус корабля от киля до клотика.

Светлые волосы женщины, казавшиеся ещё светлее от окружающей темноты и на фоне чёрного штормового океана, собранные в сложный узел на затылке, быстро намокли и потемнели. Гурьев увидел, как она упрямо наклоняет голову на тонкой шее вперёд – отяжелевшая корона причёски тянула её назад, но она не сдавалась. Она очень легко одета для подобного моциона, нахмурился Гурьев. И без перчаток. И в брюках. Странное, такое странное, вопиющее несоответствие причёски и одежды. И в то же время… Надо же, подумал он. Опять история?

Он быстро спустился к себе в каюту. Взяв одеяло, вышел на ту палубу, где стояла женщина, и приблизился. Ему показалось, что она вовсе не обратила внимания на его появление. Он встал рядом и посмотрел на её профиль. Она повернула к нему лицо, – Гурьев ощутил, как мир исчез. Весь мир, – только эти глаза. Всё, что осталось на свете. Только эти глаза.