Предначертание

Гурьев сложил письмо и посмотрел на сидящего напротив Такэду. Офицер, казалось, застыл в прежней позе – на корточках со сложенными на коленях руками, низко наклонив голову. Гурьев спокойно спросил:

– Это всё?

– Нет, – ещё раз поклонился Такэда и протянул Гурьеву другую бумагу, на этот раз свёрнутую в трубку. – Это завещание Ясито-сама. Как только вы согласитесь выполнить волю Ясито-сама и принять его, оно вступит в силу. Достаточно вашего слова, Гуро-сан.

Такэда умолк. Гурьев читал много дольше, чем обычно – обороты речи, уснащённые традиционными конструкциями, потребовали от него некоторого времени, чтобы полностью осознать смысл написанного. А когда Гурьев осознал…

Я, Сумихара-но Тагэясу Ясито, даймё Таэси-но Ками из Сацумы, старший из живущих семьи Сацумото, называю своим сыном… Объявляя исполнителем своей воли, прошу моего сына, Сумихара-но Тагэясу-но Мишима Якугуро, быть моим преемником и даймё Таэси Сацума, с титулом Таэси-но Ками Сацумото, вручая его попечению мою супругу Конори, моих дочерей Марико и Юмико… Я прошу моего сына…

Господи, подумал Гурьев. И что мне теперь со всем этим делать? Гэнро, да? Ладно. Посмотрим, кто настоящий гэнро.[42] В этом мире, который теперь мой, я больше не собираюсь терять лучших, на которых могу опереться. Ни мужчин, ни женщин. Хватит. Я сказал.

– Я согласен, – проговорил он, наконец, снова сворачивая документ. – При условии, что семья Ясито-сама ни в чём не будет нуждаться. И вы, Сабуро-сан, пожалуйста, позаботитесь об этом. Я назначаю вас опекуном семьи… моего отца.

– Хорошо, Гуро-сан, – Такэда вынул из-за пазухи конверт. – Вы теперь старший в семье, и ваше слово – абсолютный закон. Здесь номера счетов и кодовые слова для управления. Наличные тоже. Что ещё я должен сделать для вас, Гуро-сан?

– Американский паспорт на имя Джейкоба Гура.

– Я исполню, Гуро-сан. На это потребуется некоторое время… За неделю я постараюсь это уладить.

– Три дня, извините мою настойчивость, Сабуро-сан. Я спешу.

– Я всё исполню, Гуро-сан.

– Спасибо, благодарю вас, – поклонился Гурьев. – Навестите вдову и… Я не могу пользоваться этими деньгами. Я возьму немного наличных, остальным пусть, как обычно, распоряжается Конори-сама. Вы сможете это уладить или требуется моё присутствие?

– Письма, написанного вашей рукой, будет достаточно, Гуро-сан.

Гурьев поднялся, подошёл к невысокому комоду, достал письменные принадлежности и бумагу. Через несколько минут письмо было готово. Когда окончательно высохла тушь, он свернул письмо в трубку, как традиционный документ, и протянул Такэде:

– Похороны завтра?

– Да, Гуро-сан. Вы ведь придёте, конечно?

– Приду. И сумею сделаться незаметным для всех, кроме тех, кто должен будет меня увидеть. Об этом не беспокойтесь, Сабуро-сан.

– Благодарю вас, Гуро-сан. Мой долг перед Ясито-сама исполнен. Дозволено ли мне будет покинуть вас?

– Оставайтесь, пожалуйста, оставайтесь, Сабуро-сан, – вздохнул Гурьев, снова усаживаясь рядом с майором на татами. – Куда вам сейчас в таком виде? Давайте-ка, пожалуйста, ещё выпьем.

Такэда поклонился. Когда он выпрямился, лицо его было красным и мокрым от слёз. Гурьев кивнул и налил майору полный – до краёв – стаканчик сакэ.

Токио, императорский дворец. Ноябрь 1933 г

Принцесса Тэру[43] проснулась от холода. Ярко светила луна, и девочка приподнялась на футоне,[44] собираясь окликнуть нерадивую прислугу, которая уснула и не подбросила вовремя углей в жаровню. И тут Тэру увидела незнакомца.

Принцесса не испугалась. Ей почти месяц назад исполнилось восемь лет, и она уже не была крошкой, которая не умеет владеть собой. Незнакомец сидел на полу, на коленях, в спокойной и полной достоинства позе, опустив голову. Рядом с ним лежал прямой посох. Конечно, не посох, это ширасайя, подумала Тэру. Принцесса ждала, что будет дальше. Почему-то она знала, что нужно просто ждать. Всё произойдёт само собой.

– Доброй ночи, Тэру но-мию Шигеко, – проговорил незнакомец. И поднял глаза.

Увидев эти глаза, утонув в их сверкающем серебряном водовороте, девочка прошептала, боясь пошевелиться:

– Здравствуй… Здравствуй, Хатиман.[45]

– Пусть будет Хатиман, – согласился незнакомец и улыбнулся. Улыбка эта – улыбка бога – убедила девочку лучше любых слов, что ничего плохого с ней не случится. Тэру затаила дыхание, обмирая от гордости и счастья: ей, именно ей, явился живой, как настоящий человек, Хатиман. Ей, а не какому-нибудь глупому мальчишке.

– Можно тебя потрогать? – шёпотом спросила Тэру.

– Можно, – снова улыбнулся бог.

Тэру поднялась, осторожно ступая, приблизилась. Бог протянул Тэру руку, обычную человеческую руку, и девочка дотронулась до неё. Рука была тёплой. Это бог, Хатиман, подумала девочка. Конечно, это сам Хатиман, – а кто же ещё, кроме бога войны, стреловержца и властелина железа, мог пройти во дворец Сына Неба без единого шороха или скрипа? Так вот почему так тихо вокруг. Хатиман не хотел, чтобы ему помешали разговаривать с Тэру.