Предначертание

– Нет, – он улыбнулся так, что Рэйчел на мгновение показалось – прав всё-таки он, а не она. – Нет, Рэйчел. Не понимаю – и никогда не пойму. Я отупел окончательно. Я сделался глуп и ревнив, Рэйчел. Куда глупее и ревнивее, чем это может быть. Чем это может быть со мной. Чем это вообще позволено. Всё это из-за тебя. Но я не настолько рехнулся, чтобы дослушать до конца ахинею, которую ты несёшь. Рэйчел. Так что это уж ты меня прости. И скажи, Бога ради, что-нибудь такое, чтобы я поверил – это снова ты, моя Рэйчел. Слышишь?!

– Сейчас я попробую, – ещё дрожащие губы начали складываться в улыбку, и она выпалила: – В тебя когда-нибудь стреляли, Джейк?

– Да, – он удивился так, что Рэйчел прочла это в его взгляде. Кажется, он даже чуть не отпустил её. Нет-нет, конечно, ей только показалось. – Почему…

– Я так и знала, – яростно прошипела она. – Потому что иначе невозможно объяснить, каким образом вместо мозгов у тебя в голове оказалось чугунное ядро, чёртов дурак!

Она и не думала, что он засмеётся. Он и не засмеялся. Но, когда он заговорил, Рэйчел показалось, что от его нежности она умрёт прямо здесь и сейчас:

– Это немного лучше, Рэйчел. Хотя всё равно – очень плохо. Попробуй ещё раз.

– Нет, – отрезала Рэйчел. Ей было сейчас не до игр. Вот совершенно. И, поймав себя на том, что иногда говорит его словами и думает совершенно так же, как он, жалобно произнесла: – У меня было гораздо больше мужчин, Джейк, чем у тебя – женщин. Ты уверен, что не захочешь когда-нибудь хотя бы сравнять счёт?

– У тебя никогда не было никаких мужчин, Рэйчел, – улыбнулся Гурьев. Насмешка, звучавшая в его голосе, исходи она от кого-то другого, безусловно, привела бы Рэйчел в неописуемую ярость. Но… Скверный мальчишка, да ведь он дразнит меня, поняла Рэйчел в тот же миг, когда собралась рассердиться. Дразнит нарочно, чтобы… – Ни один мужчина на свете не способен выносить это нытьё больше минуты подряд, Рэйчел. Поэтому ты будешь притворяться искушённой и опытной женщиной перед кем-нибудь другим, договорились?

– И ты согласишься с этим мириться?!

– Ну, нет, – теперь он улыбнулся. – Этого ты от меня не дождёшься.

– Я тебя заколдую, Джейк. Я сделаю так, что ни с кем, никогда и нигде ты не будешь чувствовать того, что чувствуешь со мной. Заруби это себе на носу. И если вздумаешь проверять, будет только хуже.

– А ты знаешь, что мужчины очень любопытны? А некоторые при этом ещё и совершенно бескорыстно любят и других женщин.

– Нет никаких «других женщин», Джейк, – передразнивая его, прищурилась Рэйчел. – Для тебя – нет. Нет – и никогда не будет. Можешь сколько угодно пробовать и пытаться. Хоть тысячу раз. Или сто тысяч. А когда ты закончишь, вспомни, что я могу захотеть узнать о результатах.

– А я могу захотеть рассказать тебе о них, – теперь в тоне Гурьева слышалось нечто, похожее на угрозу. И со странным удовольствием Рэйчел поняла, что сумела его разозлить. – Уверена, что сможешь выслушать, не ревнуя?

– А ты что – ревнуешь меня к воде, когда я принимаю ванну?!

– Да, – немного подумав, кивнул Гурьев. – Ревную, и ещё как. Боюсь, тебе этого никогда не понять.

– Даже не думай рассчитывать на это.

– Здравствуй, моя Рэйчел, – улыбнулся Гурьев так, что Рэйчел поняла: ни переиграть, ни переупрямить этого мужчину ей в жизни никогда не удастся. И осознание этого факта заставило её тоже улыбнуться. – Здравствуй, любимая моя девочка. Ты даже не можешь себе представить, как я рад, что ты, наконец, вернулась.

– Да, я вернулась, – утвердительно кивнула Рэйчел. – Я вернулась, и не надейся, что у тебя получится от меня избавиться.

– А кто сказал, что я собирался? – пробормотал Гурьев, властно, по-хозяйски обнимая Рэйчел и завладевая её губами.

Она права, успел подумать Гурьев перед тем, как окончательно утратить ощущение реальности от того, что Рэйчел творила с ним. Она в самом деле заколдовала меня, и мне это нравится…

Кажется, она заснула прямо у Гурьева на плече.

* * *

Солнце просеяло свои лучи сквозь тяжёлые шторы. Гурьев поднялся, бросил взгляд на часы. Осторожно укрыв Рэйчел, разметавшуюся во сне, приоткрывшую губы, чуть-чуть словно припухшие, улыбнулся. Печально, – сейчас ему не нужно было делать лицо. Достал из вазы на цветочном столике у окна розу с крупными алыми лепестками, плотными, бархатистыми на ощупь, положил на подушку, ещё хранившую отпечаток его головы. Оделся. Неслышно, как он умел, ступая, вышел, притворив за собой дверь. Быстро ополоснувшись в ванной, спустился, ни разу не скрипнув ступенькой, по лестнице, и вошёл в столовую.

Глазам его предстала идиллическая картина: накрытый для завтрака стол и сияющий камердинер, возглавляющий всё это великолепие, – с подносом в руках, на котором лежали газеты.

– Прошу вас, сэр.

– Спасибо, Джарвис, – вздохнул Гурьев. Он уже давно оставил надежду убедить камердинера обращаться к себе по имени. Хорошо, что милордом при домашних не величает. – Где сэр Эндрю?

– Милорд уже завтракал, сэр. Он занимается в саду. Прикажете позвать?