Предназначение

Её стала преследовать мысль, что на Земле она живёт зря, что её существование ничтожно и бесконечно бесполезно. Ида знала, что нельзя зацикливаться на этой мысли, и перед ней вставал вопрос: как научиться её не думать? Как выбросить её из сердца, из головы, из общего потока мыслей? Мысль преследовала её и утром, и ночью, и даже днём, когда, казалось бы, – некогда её думать. Но нет же, тоскливая мысль просачивалась и разрушала Идино позитивное мироощущение, она мешала ей полноценно жить, ценить каждое мгновение, а жизнь шла…

Нужно было успевать созидать, что-то делать, решать поставленные задачи, стремится к очередной цели. А мысль мешала сохранять оптимизм, потому что только из-за неё у Иды не было такого привычного ощущения счастья как в совсем недавнем прошлом. «Это всё от того, что у меня слишком многое есть и я не работаю физически, скорее всего, я слишком много думаю, как Анна Каренина, – размышляла Ида, вспомнив тут же литературный анекдот про эту героиню, в котором крестьянка рекомендовала завести Анне корову или даже двух. «Надо и мне что-то менять… надо что-то менять… Но что?», – мучилась она. «Физический труд… когда-то давно… он мне помог решить мою проблему, но сейчас нет тётиной дачи, да и тёти нет уже. А, может быть, моё предназначение – трудиться физически?»

Ида даже забросила светло-радужное творчество любимого Шатунова: «Прости, Юрочка! Уже не буду слушать твои чудесные песенки. Мне просто плохо, понимаешь? Перейду на Славу», – сказала Ида и переключилась на Бутусова, чаще на его «Собак». Она соотносила себя с этими собаками, ей хотелось, чтобы какой-нибудь звёздный вожак тоже увёл её в другой неизведанный мир, освободив её от недовольства собой и от своей ненужности.

Она ночами просто страдала от бессонницы и мучилась от тоски и безысходности, от разочарования и отчаяния, от обиды и одиночества.

– Ну вот, опять не могу уснуть, – открывала Ида глаза в три часа ночи. – А завтра на работу. Опять день будет испорчен. Всё так противно и ненужно. Не хочу так жить, – повторяла она сама себе.

И никто, абсолютно никто не мог видеть Идиных переживаний. На работе она была самым обычным человеком, на кофе-паузе шутила, смеялась с коллегами, обсуждала политические и экономические проблемы, рассказывала, какое ужасное впечатление оставил «Северный ветер» Литвиновой с гениальной постановкой, но с тяжёлой сюжетикой, и как «Белый снег» Хомерики позволял гордиться своей страной. Это всё было только поверхностно. «Самого главного глазами не увидишь», – часто стала повторять Ида слова Экзюпери, вложенные в речь Лиса. «Не увидишь… никто никогда ничего не увидит», – сожалела она. О чём было сожалеть? О том, что она даже не могла выразить словами, какое дикое одиночество и безудержная грусть наполняли её сердце, потому что она не понимала, зачем ей дана жизнь.

Работа в крупной финансовой компании, куда её устроила тётка через каких-то важных знакомых, давала ей довольно хороший доход, и она терпела четыре стеклянные стены целых пять лет, ведь пятикомнатную квартиру в центре города нужно было содержать – коммунальные были не низкие. Она досталась Иде по наследству от родителей, которые погибли в автокатастрофе, когда Ида была ещё шестилетней девочкой. Квартиру – память об отце и матери – продавать не хотелось.

Родителей она помнила смутно. И они были связаны напрямую с переездами, так как отец её был военным. Их нескончаемое обустройство на новых местах оставило в памяти кучу чемоданов и упакованной мебели. Эти переезды забрасывали их семью в самые непредсказуемые места и условия России и стран СНГ. От вечно дождливого, невозможно холмистого Владивостока и ледяного Японского моря до солнечного арбузно-персикового Бишкека. Вызывающие восхищение у Иды многолюдные вокзалы и перроны, мерное постукивание колёс гостеприимных поездов о рельсы, мелькание деревень и городов за окном, добрые бабули, торгующие вкусными пирогами с картошкой на остановках, – всё это сложило пазлами в детском воображении огромную картину восторга и счастья. Смена детских садов, воспитателей, школ, учителей, друзей приучала к социализации, адаптации и коммуникации, которая потом продолжалась на тетрадных листах в бумажных конвертах, с обязательной надписью: «Жду ответа, как соловей лета». Потом отцу дали генерала-лейтенанта и пятикомнатную квартиру в этом городе, где сейчас и жила Ида.

Воспитала Иду тётка, единственная родственница. И той уже не было в живых, умерла два года назад. Ида так и жила одна.