Предназначение: Повесть о Людвике Варыньском

Стах хорошо помнил эту ночь в темном купе поезда Петербург — Рига, когда они с Дегаевым сидели друг против друга, не сомкнув глаз и не разговаривая. Куницкий сжимал в кармане револьвер; он дрожал от возбуждения, готовый убить Дегаева при малейшей попытке к бегству. Однако тот не выказывал такого желания, напротив, был на удивление спокоен, — особенно если иметь в виду зверскую картину покушения, о которой Куницкий узнал позднее: Судейкина после выстрела Дегаева добивали ломами Стародворский и Конашевич… Стаху этого хватило бы на неделю нервических припадков. Однако Дегаев сидел насупясь, будто размышляя совсем о другом. Уже утром, когда подъезжали к Риге, хмыкнул: «Они поймут — какого дурака сваляли!» Куницкий не стал переспрашивать, боясь сорваться. Посадка на пароход прошла без сучка и задоринки; Рехневский, как всегда, был до тошноты пунктуален.

И вот вчера в Париже Дегаев нашел его сам, пытался поговорить. Удивительно, что он не боится находиться здесь, когда в Париже проходит народовольческий съезд и обсуждается, по сути, один вопрос: как восстановить партию, разрушенную предательством Дегаева? Сергей был пьян, пытался душу излить. Болезненно, маниакально повторял, что его неправильно поняли, что он придумал совершенно новый путь, а его сочли предателем… Куницкий слушал брезгливо, но что-то задевало его в этом пьяном бреду, какая-то струпа души отзывалась на бессвязные прожекты Дегаева. Под конец Дегаев вымолвил с трудом: «Стас, запомни… Я гений…» Куницкий вырвал руку, ушел, не оборачиваясь.

Пожалуй, это единственная неприятность, которая случилась с ним здесь, в Париже, не считая полученного тремя днями раньше известия об аресте Рехневских под Киевом. Тадеуш и Витольда сочетались браком и отправились в небольшое свадебное путешествие: решили совместить приятное с полезным. В Киеве они встречались с Якубовичем, у того же на хвосте сидел шпион. Обидно… После январского ареста Генрыка Дулембы — это серьезнейшая потеря для партии. В Центральном комитете остались лишь Дембский и Стах, имевший партийную кличку Черный.

И все же Куницкий был доволен и с уверенностью смотрел в будущее. Надо лишь изменить тактику, преодолеть некоторые ошибочные воззрения — и можно бороться дальше. Эмиграция его поддержала, что было большой радостью. Спасибо пани Янковской; Стах не ожидал, что она с такою энергией возьмется помогать ему. А как умна, как миловидна! Он вспомнил Теодору Русецкую, ему сделалось неприятно. Зачем он допустил до себя эту странную одинокую женщину, нашедшую приют у Бардовских? Добро бы красавица… Нет, пани Янковская, несмотря на то что ей, как и Теодоре, явно за тридцать, может свести с ума любого мужчину. Чем и занимается, как видно, подумал он, припомнив общую беседу в редакции «Пшедсвита» и то напряжение между Дикштейном и Мендельсоном, которое висело в воздухе. Впрочем, ближе к делу, Стах. Через пять минут тебе предстоит важный разговор с Лопатиным.

Он издали заметил плотную, добротную фигуру Германа Александровича у парапета набережной рядом с мальчишкой-рыболовом. Лопатин что-то увлеченно объяснял этому гамену, насаживая на крючок наживку. Куницкий остановился, взглянул на часы. Еще рановато… Нужно появиться секунда в секунду. Он оперся на парапет и скользнул взглядом по мутным водам Сены. Тишина и спокойствие солнечного, теплого городского утра вдруг проникли ему в душу, дошли до сознания. Как славно!.. Жить бы и жить в Париже, а он спешит в Варшаву, где шпики на каждом углу.

Тот разговор в «Пшедсвите», во многом благодаря пани Янковской, закончился триумфально. Куницкий никак не ожидал такого исхода, не рассчитывал и на половину победы. Пекарский и Длуский со своею идеей общепольской партии, не имеющей касательства к русскому движению, остались в меньшинстве. Мендельсон, Янковская, Дикштейн и Цезарина Войнаровская, успевшая побывать в тюрьмах России и Австрии и недавно приехавшая в Женеву, приняли платформу «Пролетариата» и согласились с тем, чтобы «Пшедсвит» стал официальным органом партии, подчиняясь Центральному комитету! Фантастика… Как он мог рассчитывать на это? Мало того, договорились, что женевские товарищи возьмут на себя издание теоретического органа партии «Валька кляс», то есть «Борьба классов». Куницкий искал в этом какой-то подвох. Они же знают, что Центральный комитет — это, по существу, один человек, потому что второй, Олек Дембский, сидит в подпольной типографии на Налевках почти безвылазно, опасаясь ареста. Он даже к Беджицкой не приходит, не говоря о квартире Бардовских!

Вероятно, эмигранты почувствовали после размолвки с Варыньским, что главные события происходят в крае. Зарубежная печать имеет вес только в том случае, если на месте, в Варшаве, существует крепкая организация. Иначе это — сотрясение воздуха.

Таким образом, Стаху удалось превзойти самого Варыньского в переговорах с эмиграцией, а это — он понимал отчетливо — поднимало его престиж в партии на новую высоту.