Предназначенный

Начался третий урок и профессор, представившиеся как Пентасилея, которая потом рассказывала о книге, написанной древним вампиром по имени Рэй Брэдбери, под названием "451 градус по Фаренгейту", а также о важности свободы мысли и слова; Рефаим пытался изобразить на его новом человеческом лице некое подобие внимания и интереса, но его внимание продолжало ускользать. Он хотел послушать профессора и больше ни о чем не беспокоиться кроме того, что она называла "расшифровка символики", но мысль об изменении из парня в ворона делала его одержимым.

Это было как болезненно и страшно, так и столь волнующе.

И он почти ничего не помнил, из того, что случилось с ним после этого.

Образы и ощущения — это все, что осталось с ним с того дня, как он превратился в ворона.

Стиви Рей сопровождала его от глубоких подземных туннелей до ближайшего дерева у склада — то, которое не так давно укрыло их от обжигающего солнца.

— Теперь возвращайся во внутрь. Рассвет наступает, — сказал он ей, нежно касаясь щеки.

— Я не хочу оставлять тебя, — сказала она, обвивая его руками и прижимаясь ближе.

Он только на мгновенье позволил себе вернуться в объятия, а затем аккуратно убрал ее руки, которые обвивались вокруг него, и решительно подвел ее обратно к полумраку входа в подвал.

— Спускайся. Ты устала. Тебе нужно поспать.

— Я буду смотреть пока ты, ну-у, понимаешь… Птица.

Она прошептала последнюю часть, словно если не произносить этого, что-то изменится, чтобы это ни было. Возможно это было глупо, но заставляло его улыбаться.

— Не имеет значения, скажешь ты это или нет. Это все равно произойдет.

Она вздохнула.

— Я знаю. Но все равно не хочу оставлять тебя. — Стиви Рей рванулась вперед, на встречу солнечному утру, и взяла его руку.

— Я хочу, чтобы ты знал, что я здесь ради тебя.

— Я не верю, что птица много знает о человеческом мире, — сказал он, потому что не знал, что еще сказать.

— Ты же не собираешся быть любой птицей. Ты собираешся превратиться в ворона. И я не человек. Я вампир. Красная. Плюс, если я не останусь здесь, как ты узнаешь куда вернуться?

Он услышал как она всхлипнула от душивших ее рыданий, что больно кольнуло его сердце.

Рефаим поцеловал ее руку.

— Я буду знать. Клянусь. Я всегда смогу найти дорогу домой к тебе. — Он был готов слегка подтолкнуть ее ко входу в подвал, когда тошнотворная боль пробрала все его тело.

Оглядываясь назад он понял, чего ему следовало бы ожидать. Как могло пройти безболезненно изменение формы из человека в ворона? Но Стиви Рей была его миром — простым, но полным счастья — брать ее на руки, целовать ее, держать ее еще ближе…

В своё свободное время он не размышлял о звере.

По крайней мере, в следующий раз он будет готов.

Боль пронзила его. Он слышал, как крик Стиви Рей вторил эхом его собственному. Его последней человеческой мыслью было беспокойство за нее. Его последнее человеческое воспоминание — ее плач и покачивание головой взад и вперед. Она потянулась к нему, как только животное полностью поменялось местами с человеком. Он вспомнил, расправляя свои крылья, словно потянулся после заточения в крошечной могиле. Или в клетке. И полет.

Он помнил полет.

На закате он нашел себя замерзшим и полностью голым под тем же деревом возле склада. Как только он надел свою одежду, которая была аккуратно сложена для него на маленькой табуретке, Стиви Рей выскочила из подвала.

Без колебаний она бросилась в его объятия.

— Ты в порядке? В самом деле? Ты в порядке? — повторяла она, осматривая его и ощупывая руки, будто ища сломанные кости.

— Со мной все хорошо. — заверил ее он. Это произошло когда он понял, что она плачет. Он обхватил ее лицо своими руками и спросил, — Что такое? Почему ты плачешь?

— Это причиняет тебе боль. Ты кричал так, будто это убивает тебя.

— Нет, — солгал он. — Все было не так уж и плохо. Просто неожиданно.

— Правда?

Он улыбнулся — как же он любил улыбаться — и обнял ее своими руками, целуя ее светлые кудри, и обнадежил ее.

— Правда.

— Рефаим?

Рефаим был вырван из прошлого в настоящее из-за звука его имени, которое произнес профессор.

— Да? — отозвался он с вопросом в голосе.

Она не улыбнулась ему, но также не дразнила или не делала замечаний ему. Она просто сказала:

— Я спросила, что по-твоему мнению значит цитата на странице семь. Та, где Монтэг говорит, что лицо Клариссы светится будто "хрупкий, матово-белый кристалл" и "необычно ровное, исключительное, мягкое успокаивающее мерцание свечи". Как ты думаешь, что Брэдбери пытается сказать о Клариссе этим описанием?

Рефаим был совершенно изумлен. Профессор задала ему вопрос. Как будто он был просто еще одним принятым-мечтательным-нормальным недолеткой. Нервничая, и чувствуя себя совершенно беззащитным, он открыл рот и выпалил первое, что пришло ему на ум.

— Я думаю, что он пытался сказать, что эта девушка уникальна. Он признает, насколько она особенна, и ценит ее.

Брови профессора Пентасилеи поднялись и его сердце невероятно забилось — Рефаим подумал, что она собиралается его высмеять.