Предновогодние хлопоты III

Мирон бросил быстрый и слепой взгляд на сестру и повторил, белея лицом:

– Убью, Юрчик! Я словами не бросаюсь. Сказал – сделаю.

– Ну, всё – достал! – Юрий выскочил за дверь и через минуту вбежал назад, уже с ножом. Поигрывая им, он, ощерившись, закричал:

– Ну, давай, убивай. Попробуй, гад!

– Юра! – приглушённо вскрикнула Нина, закрывая рот руками.

Юрий хотел сделать шаг вперёд, но не успел этого сделать. Трость Мирона стремительно взлетела и села точно в межключичную впадину Юрия. От неожиданности он выронил нож, вскинул руки, выпучив глаза, схватился за трость, а Мирон, слегка надавливая на неё, двинулся вперёд. Юрий, как привязанный к трости, попятился и оказался прижатым к двери, прохрипев: «Больно».

Нина зарыдала.

–Миронушка, Миронушка, Миронушка, пожалуйста, остановись, остановись. Пощади дурачка! Господи, Господи, что же это делается, позорище!

Рука Мирона дрожала, вены на висках набрякли, на лбу блестели капельки пота. Он резко опустил трость.

– Да ты ж мне чуть горло не проткнул! – прохрипел с выпученными глазами Юрий, держась за горло и кашляя. Мирон посмотрел на него, как на пустое место и повернулся к сестре:

– Как ты, Нина?

Ответом ему были рыдания. Он повернулся к Юрию, который с болезненным видом растирал шею, растерянно глядя на мать.

– Мужчина, который поднимает руку на женщину – подонок, на мать – подонок в кубе, – сказал он.

Усадив сестру за стол, он налил ей воды из графина и сел с ней рядом.

– Юра, принеси мне корвалол из аптечки и сам таблетку свою успокоительную выпей, – всхлипывая, произнесла Нина.

Мирон обернулся к Юрию и удивился его виду: он разительно изменился. Сейчас это был растерянный, дрожащий, усталый и жалкий человек, на его бледном лице бегали угасшие, тревожные глаза. Юрий быстро исчез за дверью, так же быстро вбежал назад, поставил пузырёк с лекарством на стол, затоптался, с опаской поглядывая на Мирона, и проговорил дрожащим голосом:

– Давай, мам, я накапаю, сколько капель, мам?

– Спасибо, Юра, я сама. Возьми в холодильнике йогурт и покорми Алёшеньку. Посиди с ним, сынок. Ему легче, когда с ним рядом люди, – сказала Нина, капая корвалол в стакан, пузырёк стучал о стакан.

Юрий опустил голову и покорно вышел из кухни со стаканчиком йогурта.

– Прости, прости, Мирон, прости нас за такое гостеприимство, – Нина взяла руки брата в свои. – Я тебе всего ещё не успела рассказать. Беда у нас с Юрой, братишка, беда. Разом находит на него помутнение, сам не свой становится. После приходит в себя, плачет, на коленях просит прощения. Недели за две до твоего приезда он из психдиспансера вернулся, второй уже раз там побывал. Чуть дом не взорвал в последний раз, хорошо, что я не спала и запах газа учуяла. Забежала на кухню – все конфорки открыты, шипят, а он со спичками стоит, чиркает. Бог спас – спички отсыревшие были. Еле отняли у него с Полинушкой. Буянил. Бегал, посуду бил, кричал, бесновался, мол, черти в доме. Пришлось неотложку вызывать. Летом чуть не утонул, с прогулочного катера спрыгнул в Неву.

– Белая горячка? – Мирон устало потирал пальцами виски.

Нина опустила голову.

– Если бы. Хотя, хрен редьки не слаще, я этого «счастья» с муженьком вторым нахлебалась. Про Юру другое врачи сказали. Наркотики. Не героин ещё, а всякое курительное, забыла, как называется, и таблетки ещё какие-то наркотические. Да он и от спиртного не отказывается. А всё вместе, – водка, пиво, таблетки и курево – это проклятое, ничуть не лучше героина врачи объяснили. Периодически отходит, подолгу нормально себя ведёт, ничего не употребляет, но после опять за старое может взяться.

Она закрыла лицо руками.

– Ничего такого не случилось бы, если Саша мой был жив. Он детей любил, они ему в рот заглядывали. Прости меня, Господи, другой раз так тяжко бывает, что думаю: может, не нужно было детей рожать? Второй-то, подлец, Юрке наливал, а ребёнок учился хорошо, в математике успевал, помощником мне был. К десятому классу с катушек съехал, нашёл себе деваху-растеряху, а той без пива жизнь не в жизнь была, он туда же. Подсадила она его на бутылку окончательно и на курево это бесовское, проклятое. Сама не жила, и другим жизнь портила. Родила от Юры, а может быть и не от него ребёнка, распутная девица была.

– Была? Где ж она сама и ребёнок?

– Ребёнок у её родителей. Не знаются они с нами. А Катю убили, – быстро перекрестилась Нина, – колоться она стала, задолжала, обворовала кого-то.

Мирон низко опустил голову, долго молчал. Замолчала и Нина.

– И что же сегодня случилось, что долгорукого подвигло с катушек съехать? Вчера, по всему, парень абсолютно нормальным был. Обкурился? – спросил Мирон, вскинувшись.

– Деньги. Он вчера доллары, те, что ты мне дал, увидел. Когда ты заснул, он канудить стал, приставать ко мне: дай да дай денег, а дай – напьётся или накурится. А утром, прямо осатанел, накинулся на меня…