Предновогодние хлопоты IV

Василий, в самом деле, успокоился, прикинув, что вреда ему от нежданного гостя не будет. Он даже стал подумывать, что пора бы уже и распрощаться с неожиданным гостем (есть очень хотелось), сославшись на срочные дела, но с тоской, представив себе, какая сейчас начнётся тягостная и долгая разборка в квартире, остался, чтобы потянуть время. Слушая Денисова, он с тоской думал сейчас о том, как Наталья всех соберёт в гостиной, и, рассадив на диване, прикажет Егору стать в центре комнаты. Она будет вершить суд, в котором сама будет и прокурором, и судьёй, девочки немыми заседателями, мать Натальи тихим адвокатом Егора, ну, а он – палачом.

Суд, по обыкновению, продлится долго, с криками и стенаниями Натальи, обвинениями Егора в бессердечности, тупости, дебилизме, обжорстве, жадности, хитрости, лицемерии, с примерами из жизни, где проявлялись эти его отрицательные черты, а после прикажет ему привести приговор в исполнение. Орудие возмездия – широкий кожаный ремень, ещё отцовский, хорошо знаковый со спиной и ягодицами самого Василия.

К самому акту наказания Василий относился равнодушно, рассуждая так: отец меня драл, отца его отец тоже драл – никто от этого не умер. Ему бы вспомнить о боли и чувстве унижения, которое он испытывал в детстве, когда его самого порол отец, да успел он очерстветь, устать от жизни, обросло его сердце корой хладности, накопил сора душевного и дурного опыта, злобы и зависти к удачливым, «ослеп» для жизни честной и «обмёрз» душой. «Невозможно не прийти соблазнам, но горе тому, через кого они приходят», – говорит Писание, а святитель Феофан Затворник, раздумывая над этими словами, заключил: «Какое, в самом деле, ослепление постигло нас, и как беспечно мы ходим посреди смерти».

Когда в детстве Василий получал очередную порку, он не издавал ни звука, пощады не никогда не просил, только про себя крыл отца страшными ругательствами, которые освоил ещё в младших классов. Отец удивлялся его стойкости и иногда восклицал, с недовольством, но не без восхищения в голосе: «Ещё один коммунист растёт». Он имел в виду не членство в партии коммунистов, а главного героя своего любимого фильма «Коммунист», который в финальной сцене фильма, терпя удары набросившихся на него кулаков, раскидывает их и падает только тогда, когда в него выпустят несколько пуль. Окорот от крепкого сыночка отец получил, когда в очередной раз решил поучить уже шестнадцатилетнего сына уму-разуму. Вася этого ему не позволил. Он больно заломил отцу руку, ткнул лицом в пол, раскровенив ему нос, и так придавил коленом спину, что захрустели кости. Отец поплакал, хотел в милицию заявить, но опрокинув водочки остыл, и «воспитывать» больше Васю не пытался.

Василий стал устраивать свою жизнь по своему разумению, впрочем, вариантов было немного. Тяги к серьёзной учёбе он не испытывал. Полёт мысли не поднимался выше планов о приличной зарплате, халтурных приработков, и стандартных развлечений с девицами и выпивкой. Была учёба в автошколе, работа автослесарем, армия, затем работа водителем, неплохие заработки, женитьба.

Жизнь с первой женой у него складывалась хорошо. Это была чистоплотная, работящая и спокойная девушка, работавшая почтальоном. У неё была комната на Якубовича рядом с Почтамтом, Василий поселился у неё. Доброта и сердечность Любы были хорошо видны людям, никто никогда не видел её хмурой. Когда она говорила с людьми, лицо освещалось милой улыбкой, её любили сотрудники почты и соседи. Ласковое Любаша надёжно приклеилось к улыбчивой девушке, но как это часто случается в семейной жизни, не заладились отношения со свекровью, и не по вине невестки. Мать Василия заподозрила в невестке коварную змею, целью которой была её двухкомнатная квартира в спальном районе.

Люба родила Алёшеньку. Первенца она боготворила, все силы отдавала ребёнку, а у Василия наступили некомфортные дни. Особой нежности к своему дитяти он не испытывал, хотя попервах пытался помогать жене. Выспаться теперь не удавалось, в тесной комнате негде было спрятаться от плача ребёнка, новый человечек стал хозяином жизни, его центром.

Как не каждый человек может петь, так и не каждый может любить, хотя петь, ещё худо-бедно можно научить. Научить любви обделённых этим, ни с чем не сравнимым богатством невозможно и таких людей немало. Запрятано это богатство где-то глубоко внутри них и дремлет, придавленное тяжёлым спудом скучной жизни с набором однообразных привычек. Разбудить это чувство сложно. Скорби и тяготы не умудряют такого человека, не освобождают из-под спуда спящее чудо, а только озлобляют. Такой человек может дожить до глубокой старости, так и не узнав, что такое всепобеждающая сила любви. Любовь – талант, награждающий человека счастьем, но много ли поистине счастливых людей?