Предновогодние хлопоты

Грузчики одновременно шумно выдохнув, расслабились, кивая головами, загудели что-то невнятное.

– То-то, – ухмыльнулся благодетель и ушёл.

Бригадир выложил из пакета на стол две бутылки водки, колбасу, головку сыра, две баночки красной икры, банку грибов и огурчиков, две буханки Бородинского хлеба, растворимый кофе и два блока сигарет «Пётр I».

Выложив всё это на стол, он с сожалением в лице цыкнул зубом, но глаза его при этом хитро блестели.

– Думал я, что хоть сегодня мы передохнём, но при таком закусе великий грех не промочить горло. За католиков-то, за братьев наших меньших, как не выпить. Да тут, собственно, и пить-то – по напёрсточку. Так что, Витюля, вари твой знаменитый казацкий шулюм из заграничной куры, раз приходится сегодня тормозиться, – сказал он.

Виктор, крепкий парень с редкими оспинками на обветренном лице и треснувшими губами, сказал:

– Дык, у меня уже всё давно готово. Только кура у нас сегодня французская, навару не даст, постноватый шулюм получится. У нас на Ставрополье «шулюм» готовят с баранинкой жирнючей. Но на нет и суда нет, будем есть куру.

Он почесал затылок и весело рассмеялся:

– Кура! Чего это питерские хорошую птицу курицу, курой-то обзывают? Вроде курвы выходит.

Рассмеялись питерские и не питерские. Не «питерских» было пятеро: два брата близнеца богатырского телосложения из Молдовы, русский парень из Узбекистана, недавно переехавший в Россию, ставропольчанин Виктор, занимающийся стряпнёй, и сам Калинцев.

Бригадир, оглядывая стол, сказал:

– Не забыл традицию наш босс, «подогрел» Иван Лукич тружеников – жива старая школа. Ну, давайте, пока курва, кхе-кхе, французская варится, чуток глотнём для сугрева и перекусим.

Водка закончилась быстро. Уже собирались послать гонца в магазин, но неожиданно случилось ещё одно явление в виде человека с пакетом в руке. Все стали дружно и шумно его обнимать и приветствовать, а он, не мешкая, достал из пакета три бутылки водки, стеклянную трёхлитровую банку, в которой плотно жались три гигантских огурца, не без помощи Девида Копперфильда, видимо, просунутые в неё, и шмат желтоватого сала. Это был грузчик, которого подменял Калинцев. Он три месяца не работал, восстанавливаясь после перелома ноги.

Неожиданный приход коллеги, создавал неопределённость в дальнейшей судьбе Калинцева. Он расстроился, но вида не подал. Несмотря на радужное настроение, царящее за столом, бригадир, однако, заметил его несколько поникший вид. Он наклонился к нему и тихо проговорил: «Не парься, Володя, не парься. Я тут с начальством перетёр уже. Двенадцатый апостол нам не помешает, сам знаешь, апостолы наши грешные частенько в запой уходят, работа-то у нас не мёд, нервная. После Нового Года будешь работать постоянно – это железно. А с тебя, Володя, между прочим, причитается. Аттестацию ты у нас, брат, успешно прошёл, а вот прописочку-то ещё не получал, – за тобой «поляна». Накроешь, когда выйдешь на работу после Нового Года. Между прочим, Володя, из-за твоей упёртости, я «попал» на пятьдесят «баксов».

Калинцев удивлённо поднял брови.

– Объясняю. Мы тут на новеньких, – их тут много перебывало, да не все выжили, – спорим. Иуд и сачков мы, знаешь, не жалуем. Вешать на осинах не вешаем, но окоротить способны, – продолжил бригадир. – Мы тут на новеньких тотализатор устраиваем. Ставки на тебя крутые были в этот раз – по пятьдесят баксов. А «угадал» тебя только один наш Витёк ставропольский, поставил на зеро, так сказать, стоял на том, что не свалишь ты с такой работёнки интеллигентской вообще. Хотя весь коллектив считал, не обижайся, Володь, что ты стопроцентный «ботаник», к тому же совсем не Шварценегер. Больше недели никто тебе не давал. Думали, обматерит наш патлатый очкарик весь белый свет, плюнет и свалит к жёнушке на диван. Лично я тебе три дня всего определил. Знаешь, тут некоторые, хе-хе, даже думали, что ты с «прибабахом»: шепчешь чего-то всё время, улыбаешься, как дурик. Мы тут институтов, брат, не кончали, но на руки твои сразу обратили внимание: рука у тебя не рабочая – про потерянные пальцы не спрашиваю, такое с каждым может приключиться. Короче, пролетела бригада, а наш интеллигент Володя выдюжил.

Калинцев разулыбался. Он вспомнил, что действительно, пять месяцев назад, в первые дни работы в бригаде, после очередного перекура ему казалось, что встать он уже не сможет, а если и встанет, то непременно упадёт – такая тяжесть наваливалась от этих бесконечных погрузок-разгрузок. Но он принуждал себя вставать и улыбаться. Способ, который он применил для того, чтобы выдюжить, он заимствовал из недавно прочитанного им рассказа Варлаама Шаламова «Выходной день». В нём автор, рассказывая о нечеловеческих лагерных тяготах, вспоминал верующего заключённого Замятина, который сам для себя во спасение служил Литургию Иоанна Златоуста, для самого же автора рассказа спасением были стихи чужие и любимые, которые бережно хранила его память. Он твердил их про себя, как спасительные молитвы.