Предотвращенный Армагеддон. Распад Советского Союза, 1970–2000

Проблемы, решить которые пытаются советские руководители, просто не имеют решения… Однако советские руководители не собираются совершать политического самоубийства.

Владимир Буковский (1989)

Почти все считают, что распад Советского Союза начался еще до 1985 года. Это заблуждение. Большинство также полагает, что он закончился в 1991-м. Опять неправильно. Обе ошибки становятся очевидными, если рассмотреть период с 1970 по 2000 год как неразрывное целое, проследив судьбу советских экономических и политических институтов до и после 1991 года. Не менее важно при этом сочетать взгляд из недр советской системы с трезвой оценкой более широкого глобального контекста. Забудьте о клише, доминирующих при описании постсоветской России: «неолиберальных реформах» и «западной помощи», не говоря уже о «возникновении гражданского общества» в поздний советский период. То, что произошло в Советском Союзе, а потом продолжилось в России, поначалу было внезапным приступом, а затем – неизбежным продолжением смертельной болезни, которая поразила целый мир, построенный на сочетании нерыночной экономики и антилиберальных политических институтов.

Величественный крах Второго мира перед лицом более мощного Первого, имевшего в своем распоряжении и рынок, и либеральные институты, был спровоцирован не гонкой вооружений, а коммунистической идеологией. И КГБ, и (менее внятно) ЦРУ сообщали в своих секретных сводках, что с 1970-х годов Советский Союз находится в состоянии глубокого кризиса. Однако хотя советский социализм явно проиграл соперничество с Западом, он обладал некоей летаргической стабильностью и мог бы продолжать по инерции существовать довольно долго. Или же он мог бы прибегнуть к оборонительной стратегии в духе Realpolitik. Для этого нужно было ограничить свои великодержавные амбиции, узаконить рыночную экономику и таким образом восстановить свою экономическую мощь и сохранить при этом с помощью политических репрессий авторитет центральной власти. Вместо всего этого Советский Союз пустился в романтические искания, пытаясь осуществить мечту о «социализме с человеческим лицом».

Это гуманистическое видение реформ возникло в послесталинское время, в эпоху Н. С. Хрущева и наложило свою печать на целое поколение – поколение Горбачева, сожалевшее о подавлении «пражской весны» в 1968-м и пришедшее к власти в 1985 году. Те, кто принадлежал к этому поколению, верили, что плановую экономику можно серьезно реформировать без введения частной собственности и рыночного ценообразования. Они верили, что ослабление цензуры укрепит приверженность населения страны социализму. Они верили, что Коммунистическую партию можно демократизировать. Они ошибались. Перестройка непреднамеренно уничтожила плановую экономику, приверженность людей социализму, а в конце концов – и саму партию. Нанесенный же партии удар дестабилизировал Союз, который скреплялся только ею.

То обстоятельство, что в центре виртуозной, хотя и неумышленной ликвидации советской системы оказался человек, стоявший на вершине власти, – генеральный секретарь Коммунистической партии, искренне преданный ее идеалам, – лишь способствовало драме, которую немногие тогда воспринимали так, как она того заслуживала. Когда в конце 1989 года толпы немцев бросились разрушать Берлинскую стену, а Восточной Европе было позволено выскользнуть из крепкой советской хватки, потрясенные аналитики (в том числе и я сам) начали задумываться, не последуют ли за бывшими странами Варшавского договора остатки Кремлевской империи – союзные республики. То, что произошло затем, в 1990–1991 годах, сделало драму еще более глубокой. Советская система, хотя и дестабилизированная романтическим идеализмом, по-прежнему располагала самым мощным в истории военным потенциалом и репрессивным аппаратом. СССР имел более чем достаточно ядерных зарядов, чтобы уничтожить или шантажировать весь мир, не говоря уже об огромных запасах химического и бактериологического оружия. Он располагал более чем 5 миллионами солдат, размещенных на пространстве от Будапешта до Владивостока, и еще сотнями тысяч военнослужащих КГБ и внутренних войск. Все эти силы почти беспрекословно подчинялись командованию. Но они так и не были использованы – ни для спасения распадающейся империи, ни даже для того, чтобы дать волю разрушительному чувству мести.