Предполагаем жить

Но внезапный молодой сон Ильи, тем более – не в срок, был коротким, а пробужденье – в испуге. Не привиделось ли все это: утренняя сосновая роща, милая Ангелина, новый дом, цветы, зелень, купанье, завтрак на просторной веранде? Илья даже вздрогнул, проснувшись. А потом – долгий облегчающий выдох. Это была явь. И ничто не исчезло: светил солнечный летний день, журчала вода, сбегая по камешкам рукотворного ложа; плетистый розовый куст, прикрывавший садовую скамейку, ронял и ронял помаленьку алые и белые лепестки цветов.

И глядели на него сияющие любовью и слезной влагой глаза Ангелины.

Поплыл день, которого просила душа. Долог был путь по садовым дорожкам, по мягкой зелени газонов к новым и новым кустам роз: к белой душистой Онор, к сияющему кораллово-оранжевому кусту

Холстен-перле, к ярко-красной, словно кровоточащей, Клеопатре и желто-канареечной Фризии, к высоким лилейникам, к душистому водопаду пестрых петуний в подвесных вазонах, к зарослям голубых дельфиниумов.

В годы прежние, на старой даче, Ангелина своими руками рассаживала цветы, поливала, удабривала, рыхлила, увлеченно занимаясь этим с весны до осени. Все делала сама, лишь порою на день-другой нанимая помощников. Приезжая в гости, Илья помогал тетушке.

В теперешнем, новом житье цветами, деревьями занимались садовники, оставляя хозяйке сладкое право указывать да подсказывать: "Что-то заскучал наш газон, надо удобрить. Клевер откуда-то лезет, его надо уничтожить немедленно…" А еще оставалось приятное: не спеша разгуливать и любоваться цветами, рассказывая о них людям новым, каким и был нынче племянник. Ходили с ним да бродили по просторной усадьбе, присаживались на скамейки и кресла, говорили о цветах и о людях близких.

– И носа не кажут. Не хотят, – жаловалась Ангелина на семью дочери.

– Совсем стали американцами. Одна я не хочу к ним летать. А у Тимоши

– работа. Разве я брошу его. И у них тоже работа. Встают, развозят ребят – и до ночи.

– Они хоть дом этот видели?

– Нет! Он же брокер-мокер-финансист, дорогой мой зятек. На Тимошиной шее, – уточнила она. – Без Тимоши он давно бы голым остался, этот брокер. Он – хороший муж и хороший отец, но вбил себе в голову, что он – великий финансист. Так и ждем, что он куда-нибудь влезет…

И себя и нас разденет. Господи, господи… Чего ему не живется? Ладно.

Давай лучше цветочки глядеть.

– Вот эта роза, ты погляди на нее, Голден Медальон. Золотые медали в

Баден-Бадене за декор, а в Гааге – за аромат. Настоящее золото.

– А вот эту кутерьму, покровные розы, мы уберем, – указывала она на клумбу мелких, густо встающих от земли роз, сорящих лепестками. -

Один мусор от них.

– И эту Мадонну. Я бы убрала, да Тимоше она нравится. Говорит: не трогай. Чего в ней нашел?

– Посмотри, какие бегонии!

– А вот эти розы? Погляди. Тимоша их очень любит… Флорибунда обильноцветущая. Беника-82, штамб.

Это был скорее не цветок, а малое деревце: на прочном стволе оно держало пышную крону, усыпанную пунцовыми розами, словно тихий высокий костер полыхал над зеленью газона.

– Разве не чудо?..

Застрекотала газонокосилка, запахло травяным соком. Ожили поливальные струи; тихо кружа, они сеяли влагу и свежесть.

Медленно тянулся летний погожий день с купаньем, неторопливым обедом и отдыхом.

Вечером ожидали хозяина. Он объявился поздно, в сумерках.

Сначала дважды прозвонил телефон: "Еду!" – и потом: "Подъезжаю". И наконец – далекий двойной автомобильный гудок, условленный, обязательный. Таков был обряд.

Хозяина встречали у ворот втроем: Ангелина, Илья и кот Красавчик.

– Тимоша, ты что так поздно? – целуя мужа, мягко упрекала Ангелина.

– Ждем, тебя ждем…

– Пятница… – оправдывался супруг. – Как всегда. Не успеваем. Да еще праздник на носу, день рождения шефа. Тоже всегда что-нибудь в последний момент. Бестолковые.

– Здравствуй, Илюша, здравствуй. Геля тебе показала свои цветочки?

Ты их оценил? Красавчик, Красавчик, я вижу, вижу, спасибо, что встретил, – погладил он кота, трудно нагибаясь.

– Ты очень устал, – заметила и встревожилась Ангелина. – Может быть, отдохнешь, а потом – ужин?

– Нет, нет… Ничего. Я переоденусь, и ты мне покажешь цветочки.

Это был еще один милый вечерний обряд пожилой супружеской пары. В летних сумерках они ходили по садовым дорожкам и тихо ворковали.

– Она сегодня зацвела, ты же утром не посмотрел.

– Спешил, Геленька. Но вижу, вижу…

– Нет, сейчас тебе плохо видно, – огорчалась жена. – А вот утром… Ты увидишь. Не забудь, пожалуйста.

– Хорошо, Геленька. Я утром обязательно посмотрю. А если забуду, ты мне напомнишь.

– Постой… Ты чувствуешь запах, это фиалки.

Тимофей шумно нюхал.

– Не чувствуешь. У тебя, наверное, насморк.

– Я все чувствую, Геленька. Главное – тебя чувствую и вижу. Ты – самый душистый и самый красивый цветок. Роза, лилия и фиалка вместе.

Дай я тебя поцелую в щечку.

Это была славная пара. Рядом с большой пышнотелой Ангелиной супруг ее стушевывался, становясь ростом меньше. И смирен был, словно теленок, этот милицейский генерал, обычно строгий и порою грозный.