Предположительно (ЛП)

— Я не хотела ее бросать! Ты ее не отпускала!

— Без разницы.

Она действительно в это верит. Полагаю, это объясняет причину, по которой я сама верила в это.

— Но ты хотела этого, правда? Ты никогда не любила Алиссу. Тебе нравилось видеть, как она страдает.

Она сжимает свои губы в тонкую линию, скрещивая руки на груди. Едкий, противный запах зависти исходит из ее пор. Я знаю ее, знаю, что она думала о том, чтобы навредить Алиссе прежде, чем я это сделала.

— Ну... не имеет значения, чего я там хотела. Точно знаю, что не убивала этого ребенка, в отличие от тебя.

— Ну, а я точно знаю, что не убивала Рея, в отличие от твоих таблеток. Хочешь поговорить об этом?

Ее лицо бледнеет, глаза становятся размером с мячики для гольфа. Она этого не ожидала. Но как она могла быть уверенной, что это не всплывет, учитывая, что я стояла рядом с ней, пока она подсыпала таблетки в его суп? Я сидела рядом с ним, пока он его ел. Я смотрела на маму, пока она подливала ему добавки.

— Как ты... но... я сделала это ради тебя.

— Ты сделала это ради себя, мама. Как и все остальное.

Взгляд ее становится ледяным.

— Надо было бросить тебя там, где я тебя нашла. С самого начала от тебя были одни проблемы! Ты тупая, сумасшедшая маленькая су...

Во мне что-то щелкает — гнев, ярость — и я несусь на нее, как бык, готовый протаранить ее. Останавливаюсь прямо у ее лица, настолько близко, что могу рассмотреть, как расширяются ее зрачки и раскрывается рот. Такое же выражение у нее было каждый раз, когда Рей замахивался на нее. Но я ее бить не собираюсь. Это слишком просто. Хочу выиграть войну, не сражение. И тогда осознаю ту великую силу, власть над ней, которой всегда обладала.

— Хорошо, мам. Ты победила.

Застывшая на месте, она выдыхает и расслабляет плечи. На ее лице читается облегчение. Но я не закончила. Знаю, чего я хочу. Чего всегда хотела. Я хочу сделать ей больно. Так же, как она делала больно мне. И сделать это можно только одним способом.

— Ты никогда не увидишь этого ребенка, и ты никогда больше не увидишь меня. Это твой последний визит. Следующего не будет.

Мама откланяется от меня, эти слова бьют по ней, как ремень. Мы стоим в дюймах друг от друга в абсолютной тишине. Я хочу, чтобы она поняла, что не шучу. У нее вырывается нервный смешок.

— Но, малышка, я...

— Ты никогда больше не увидишь меня. Это твой последний визит. Следующего не будет.

— Послушай меня, юная леди, я сказала...

— Следующего не будет!

Она захлопывает рот и проглатывает все то, что хотела сказать. Должно быть, это отвратительно на вкус, потому что эта горечь подчеркивает все морщинки на ее коричневом лице. Ее нижняя губа начинает дрожать, и она пытается скрыть это за фальшивой улыбкой. Но я знаю маму. Знаю, что мысль о том, что она может потерять меня, по-настоящему потерять, пугает ее больше, чем мертвый ребенок. Больше, чем Рей. Больше, чем что-либо. Я ее мир. Без меня у нее ничего нет. Даже Господа. Я делаю единственное, что может причинить ей боль: забираю себя у нее.

— Но, малышка... я твоя мама, — говорит она, от нее веет отчаянием.

Она протягивает ко мне свою дрожащую руку. Бледную и сухую. Она права. Она моя мама. Моя защитница. Мой лучший друг. Но теперь я тоже чья-то мама.

— Прощай, мама.

Не оборачиваюсь на нее, когда выхожу из комнаты, и останавливаюсь только у дверей своей спальни. Даже несмотря на звуки ее рыданий.

Из записей Доктора Джин-Йи Денг

психиатра больницы Беллвью, Нью-Йорк

Способна ли она на убийство? В теории, нет. Какие-либо признаки психических нарушений обнаружены не были. Согласно записям, она непогрешима. Но это будет поверхностным ответом. Поэтому нам нужно взглянуть на Мэри не в парадигме Мэри-ребенок, а Мэри-ребенок, который хочет, чтобы вы поверили, что она таковым является. Я считаю, что ключом к этому ответу являются ее отношения с матерью, ее единственной опорой. Именно здесь наши оценки терпят крах, поскольку мы можем никогда не узнать о динамике их отношений, кроме того, что было изложено в отчетах и проанализировано.

Мы можем никогда не узнать, кто такая настоящая Мэри.