Он отходит от меня на пять шагов, подняв вверх руки, будто я направляю на него пистолет. Я возвращаюсь к газете. Первое неизвестное мне слово —
В детской тюрьме был лишь один охранник, который любил приходить в мою камеру. Высокий толстый белый мужчина с рыжей бородой. Я никогда не знала его имени. Он заходил, ставил на пол мою еду, дрочил и уходил. Просто лежала, ожидая, пока то, что от него осталось, высохнет на моей коже, прежде чем вытереться простыней. Они еще не скоро разрешат мне принять настоящий душ. В любом случае, это не отличалось от того, что делал Рей, так что я не жаловалась. Заслужила это. Убила ребенка.
Предположительно.
Я думаю о нем в душе, когда чувствую прохладный ветерок. Он продувает сквозь штору, щекочет мои ноги, как те холодные волосатые руки, которые раздевали меня, касались меня, изучали мое новое тело, меняющиеся прямо на его глазах. Весь наш дом продувает насквозь, но не настолько. Я выхожу из душа и вижу, что дверь ванной широко раскрыта. Стою на месте, с меня капает вода, образуя маленькую лужу под моими ногами.
Я никогда не оставляю дверь открытой. Никогда.
Холодный ветер снова пробегает по моей коже. Я трясу ручку, проверяя, не сломалась ли она. Никаких повреждений, но замечаю в ней замочную скважину, на которую никогда не обращала внимания. Должно быть, у кого-то есть ключ от ванны. Но зачем кому-то ее открывать?
Я поднимаю взгляд и вижу Чину. Она сидит в своей комнате на верхней койке своей кровати и пялится на меня. Обнаженную. Она все это время смотрела, как я принимаю душ?
Закутываюсь в полотенце и бегу через весь коридор. Новенькой в комнате нет. Ее сторона идеальна, как всегда. Моя же... выглядит так, будто по ней прошелся ураган. Моя кровать покрыта пеленой белоснежных перьев и ватой.
Я поднимаю кусочек этого покрова и подношу к лицу. Пахнет моим гелем для волос. Моя подушка... разорвана на конфетти.
Келли. Должно быть, это она.
В комнату входит Навенькая со своим постиранным бельем. Я прижимаю полотенце ближе к груди, вода с мокрых волос стекает по моим плечам. Она останавливается, смотря на бардак, но ничего не говорит и начинает складывать свою одежду, будто ничего не произошло.
— Кот Рибы снова нассал в мою корзину для стирки. Я дважды постирала одежду, но все равно не могу избавиться от этого запаха.
Она совсем тупая? Как она может игнорировать такое? Что с ней? Я так зла и напугана, что даже не знаю, что сказать.
— Я снова пыталась позвонить папе, — говорит она, надевая пижаму. — Но никто не ответил.
Или, возможно, она стала безразличной к подобным вещам. Возможно, этот дом окончательно вытравил из нее все то добро, и теперь ее ничто не волнует.
Я сушу волосы, переодеваюсь и принимаюсь за уборку.
— Он злится на тебя, — бормочу я.
— Я не понимаю, за что. Это был несчастный случай.
— А арахис?
Новенькая краснеет и смотрит в пол.
— Он сам случайно съел те орехи, но обвинил в этом меня. Совсем не придерживался своей диеты. Мама всегда говорила, что он ест слишком много вредной еды. Я люблю папу. Я бы в жизни не навредила ему.
Мне хочется спросить у нее, какого это, иметь отца. Настоящего отца. Но мне слишком стыдно. Не хочу, чтобы она спрашивала у меня кто или где мой папа, учитывая, что я сама этого не знаю. Это известно только маме. Знаю, что она знает, она просто не хочет мне рассказывать.
— Почему они думают, что ты пыталась их убить?
Новенькая пожимает плечами.
— Ты знаешь, какими ненормальными бывают родители.
Она права. Я знаю.
— У моей мамы рак и папа... он очень уставал от того, что работал на двух работах. Я просто пыталась помочь и приготовить ему ужин, но мне никогда не разрешали подходить к плите. Поэтому они разозлились. Я случайно оставила газ включенным.
Ей не разрешали подходить к плите? Мама научила меня пользоваться ей, когда мне было три.
— Они буквально душили меня. Мне нельзя было смотреть телевизор, пить газировку, у меня не было телефона или странички на фейсбуке. Ничего. Они даже не разрешали мне ходить в школу, говорили, что это слишком опасно. Даже здесь у меня больше свободы.
Наверно, это тяжело, когда твои родители — надзиратели. Но я все еще не видела в этом такой большой проблемы.
— Что не так с твоей мамой? — спрашивает она, заправляя свои простыни.
— С чего ты взяла, что с ней что-то не так?
— Ты говоришь о ней.
— Нет, не говорю.
— Говоришь. Иногда. Во сне.
— Она выпивает? — спрашивает она.
— С чего ты взяла это?
— Я не знаю. У многих девочек... у их родителей такие проблемы.
Я смотрю на нее холодным взглядом. Мама не такая как остальные родители. Она не принимает наркотики, а пила она только из-за Рея. Это он виноват.
— Она не пьяница, — отрезаю я. — Она просто... иногда забывает принимать свои таблетки. А что не так с твоими родителями?
Новенькая вздыхает и выключает свет.
— Они идеальны, в отличие от меня.