Предпоследняя правда

Кадры, как и предупреждал Сурберри, и впрямь были размытыми. Вдоль парапета двигаются две человеческие фигуры. Рузвельт и — Иосиф Сталин, Рузвельт сидит в своем инвалидном кресле, укрытый пледом, кресло толкает слуга в военной форме.

— Специальный микрофон с большим радиусом действия позволил агенту записать…

О’кей, подумал Джозеф Адамс. Пока все неплохо. Камера размером с пуговицу… Кто вспомнит в восемьдесят втором году, что в сорок четвертом таких миниатюрных устройств еще не было? А если и вспомнит, то спорить не станет — так и вышло, когда фильм демонстрировали по всему Зап-Дему. Никто не написал в Белый дом письмо, которое начиналось, скажем, так: «Уважаемые господа! В отношении камеры размером с пуговицу «агента Секретной службы» в Ялте, позвольте уведомить вас, что…». Нет, ничего такого не произошло, или письмо было благополучно похоронено… а может быть, и сам его автор.

— Какой эпизод, Джо? — спросила Коллин.

Он снова оторвался от аппарата и остановил фильм.

— Великую сцену. Ту, где Рузвельт и Сталин сговариваются предать Западную демократию.

— А, ну да, — кивнула она, присаживаясь рядом. — Нечеткая съемка с большого расстояния. Такое забудешь. Ведь в нас вколотили…

— И ты, конечно, знаешь, что они там напортачили.

— Вообще-то нас заставили это заучить. Лично Броуз, он ученик Фишера. Так что, пока он жив…

— В наше время, — заметил Адамс, — никто таких ошибок не делает. Я имею в виду подготовку «материала». Мы хорошо учились, копили опыт. Хочешь взглянуть? Или, может, послушать?

— Нет уж, спасибо. Честно говоря, мне он не нравится.

— Мне тоже — причем оба, — признался Адамс. — И все равно— это потрясающий фильм. А самое потрясающее — то, что публика его проглотила… и даже переварила.

Он снова прильнул к окулярам и запустил пленку.

Запись голосов, принадлежащих двум туманным фигурам, оказалась неожиданно четкой. Громкое шипение — доказательство того, что запись действительно сделана секретным агентом с помощью мощного потайного микрофона — чуть смазывало слова, но все, что нужно было разобрать, было слышно.

В этой сцене версии «А» Рузвельт и Сталин говорили по-английски: Рузвельт — со своими гарвардскими интонациями, Сталин — с сильным славянским акцентом и гортанными призвуками.

Из-за этого Рузвельта было проще понять. То, что он говорил, было чрезвычайно важно — тем более, что он был откровенен, поскольку понятия не имел о «скрытом микрофоне». Он, Франклин Делано Рузвельт, президент Соединенных Штатов, на самом деле был агентом компартии. И выполнял ее задание. Он продавал США своему боссу Иосифу Сталину, а тот говорил: «Да, товарищ»; «вы понимаете, что нам нужно»; «значит, мы договорились: вы задержите войска союзников на западе с тем, чтобы наша Красная Армия могла углубиться в Центральную Европу. То есть, дойти до Берлина, и установить советское господство на…» — тут гортанная речь Сталина, и так неразборчивая из-за сильного акцента, стала едва слышна, поскольку оба мировых лидера вышли за пределы радиуса действия микрофона.

Снова остановив фильм, Джозеф Адамс сказал Коллин:

— Несмотря на ту ошибку, Готлиб отлично поработал. Актер, игравший Рузвельта, — действительно вылитый Рузвельт. А тот, что играл Сталина…

— Кстати, насчет ошибки, — напомнила Коллин.

— Да…

Промах был действительно очень серьезный — самый страшный промах Фишера. И единственный серьезный промах во всех двадцати пяти эпизодах Фальшивки «А».

Иосиф Сталин не знал английского. А, поскольку Сталин не мог говорить по-английски, не могло быть и всей этой сцены.

Ключевой сцены, которая только что завершилась. Она сама разоблачала себя — и наглядно демонстрировала, что из себя представляет весь этот «документальный» фильм. Намеренно, профессионально сработанная фальшивка — сработанная с единственной целью: снять Германию «с крючка», на котором она оказалась в результате преступлений, совершенных немцами во время Второй мировой войны.

К восемьдесят второму году Германия вновь стала мировой державой, и, что еще более важно, фактически главой содружества стран, именующих себя «Государствами Западной демократии»— сокращенно «Зал-Демом». ООН развалилась во время Латиноамериканской войны семьдесят седьмого, оставив после себя вакуум власти, в который тут же умело и энергично устремилась Германия[16].

— Меня тошнит, — пожаловался Адамс, трясущимися руками беря сигарету. Подумать только, и мы все, такие, как мы есть сейчас — порождение этой грубо сляпанной фальшивки, этой сцены, где Сталин говорит на языке, которого никогда не знал!

Какое-то время они молчали.

— Но ведь, в принципе, — начала Коллин, — Фишер вполне мог бы…

— Все исправить. Один-единственный скромный переводчик. Вот и все, что требовалось. Но Фишер был настоящим художником. Ему было нужно, чтобы разговор происходил с глазу на глаз, без посредников. Он чувствовал, что это произведет куда более глубокое впечатление.