Предпоследний герой

– Привезла. А что тут такого? – пожала плечами Настя. – Мне мать посоветовала. И даже специальный переходник дала – чтобы он с местной розеткой состыковался. Кофе хороший, бразильский. А сахар, – она заговорщицки улыбнулась, – я в столовой натырила. В смысле, в нашем ресторане.

– Ну, тогда давай, – рассмеялся Эжен. – Если уж у тебя все схвачено…

– Только стакан у меня один, – предупредила Настя. – Тоже, между прочим, из Москвы тащила. А здесь, в номере, никаких емкостей нет.

– Что ж, будем пить из одного, – подмигнул ей Эжен. – Так куда романтичней.

Настя снова нахмурилась.

Бывший муж снова фыркнул и открыл шкафчик бара – в дверце обнаружились пластиковые стаканчики.

– Заваривай поядреней, а потом в два перельешь. И будет у нас кофе по-итальянски: по три глотка, зато крепкий… Как спалось на новом месте?

– Прекрасно. Только голуби разбудили. Воркуют и когтями цокают.

Женя кивнул:

– Коренные венецианцы, кстати, голубей ненавидят. И за то, что они спать не дают, а главное – потому что на дома гадят. То бишь нагло посягают на музейные экспонаты. В Венеции ведь что ни дом – то памятник архитектуры. И на многих – специальные сетки или шипы, чтобы голубей отвадить… Я потом тебе покажу. А хочешь, скажу портье, чтобы на твой подоконник тоже шипы поставили?

– Нет, лучше не надо, – испугалась Настя. – Они же лапки себе поцарапают.

Эжен подмигнул:

– Да шучу я… В «трех звездах» никто тебе шипы ставить не будет… Ну, какие идеи? Куда хочешь пойти? Снова по магазинам?

– Да ну что ты! – возмутилась Настя (кажется, возмущение получилось не особенно натуральным). – Мы же говорили вчера: Дворец дожей, гондола… и еще я хочу коктейль «Беллини». Ну и можно в парочку церквей зайти.

– А в казино не хочешь?

Настя даже опешила:

– В казино?! А что там делать?

– Как что? Играть, конечно! Здесь изумительное казино. Называется – «Казанова». Гранд-канал, палаццо Вендрамин-Калерджи. Роскошное заведение – кругом сплошь золото и хрусталь. Твои любимые вапоретто туда не ходят, подъехать можно только на гондоле или на водном такси. Представляешь, картинка: гондола причаливает, навстречу бегут швейцары (там их целых трое). Я – в смокинге, ты – в вечернем платье…

– У меня нет вечернего платья, – перебила его Настя.

– Так давай купим! – пожал плечами Эжен.

– Нет, Женя, – твердо сказала она. – Давай все-таки сначала проясним наши… финансовые отношения. А потом уже будем по казино ходить. В смокингах и вечерних платьях.

– Ну, как скажешь, – легко согласился он.

А Настя подумала: «Нет, не узнаю я Эжена… Такой он покладистый стал. Такой заботливый. Насмехаться надо мной перестал…»

– Ну, ты готов? – весело спросила она. – Тогда пошли смотреть на дожей!

…Дворец дожей Настю поразил. Ну и громадина! Кремль по сравнению с ним – просто скромняга. По крайней мере, на Красной площади Настя никакого трепета не испытывала, а в покоях Дворца чувствовала себя крошечной, беспомощной песчинкой. Все время казалось, что откуда-нибудь из боковой галереи сейчас появится грозный дож и заорет: «А что это вы по моему дворцу шляетесь?»

Особенно впечатлил ее зал Большого совета – несусветных размеров комната, расписные потолки, во всю стену – огромная картина («Это „Рай“ Тинторетто, – просветил Эжен. – Считается самым большим полотном в мире»).

– И трон какой прикольный, – Настя показала на возвышение, где в один ряд стояло несколько роскошных кресел. – Многоместный. Чтобы всей семьей сидеть? С женами и детьми?

– Нет, – улыбнулся Эжен. – Чтобы хватило места всем членам совета. В Венеции ведь никогда не было ни царя, ни императора. Страной управлял не дож, а совет десяти.

– Типа нашего политбюро? – улыбнулась Настя.

– Точно… А еще, иди сюда, покажу… – Эжен подвел ее к стене с прорубленной дыркой. – Знаешь, для чего это отверстие? Для доносов!… Причем доносы можно было слать любые – в том числе и анонимки. И по каждому обязательно принимались меры.

– Ну и ну, типичный совок! – изумилась Настя.

– А вот тюрьма у них совсем не совковая. Из наших-то тюрем кто только ни бегал, а вот отсюда не удавалось никому. Точнее, почти никому. Один человек все-таки бежал. Знаешь, кто это был? Казанова.

– Тот самый?

– Ну конечно! Пойдем, я тебе его камеру покажу. Там на стенах та-акие картинки… Он сам рисовал.

– Да врешь ты все! Чем ему было рисовать? У него что, ручка была?!

– Пойдем. Сама увидишь.

…В тюремные камеры можно было проникнуть только на четвереньках: вместо нормальных дверей туда вели дырки – будто в звериную нору. Тускло, холодно – Насте даже не по себе стало. Она зябко повела плечами… И сама не поняла, как ее ладонь оказалась в крепкой руке Эжена. Он ласково сжал ее пальцы:

– Не бойся… Я с тобой.

– Я и не боюсь, – буркнула Настя. Но руку не вырвала. Как-то спокойнее, когда рядом крепкое плечо. Особенно в тюрьме – пусть даже не действующей.

– Ну вот, смотри: все стены изрисованы, – Эжен щелкнул зажигалкой.

Огонек пламени выхватил полустершуюся картинку: женская и мужская фигуры, свитые в недвусмысленной позе.

– Смотри-ка ты, даже не без таланта, – оценила Настя. – Ой, а это что? Сюда, сюда посвети!