Предпоследний герой

Эжен вскочил в фуникулер. Через секунду двери закрылись и вагончик потащился наверх в гору.

В вагоне никого не было. Не сезон. Декабрь – совсем не время гулять в парке на холме Петржин. В другом, первом вагоне притулилась парочка. Они сидели, обнявшись, спиной к Эжену. Девушка доверчиво прильнула к плечу парня.

На секунду Эжена пронзила зависть к незнакомому чеху.

Настя никогда так ласково и безоглядно не припадала к его плечу.

Настя… Предательница, изменщица… Она никогда его не любила. И тщетной оказалась его попытка приручить ее. Приучить к себе.

Сколько волка ни корми – он все равно в лес смотрит. Вот и она, Настена, – сколько ни привозил он ей заграничных шмоток, ни дарил бриллиантов – при первой же возможности ушла на сторону.

Сделала ноги. Оставила его, Эжена, с рогами.

«Ну ничего, – подумалось ему. – Мы еще посчитаемся. Она у меня еще попляшет. И он, этот ее злосчастный любовник – Арсений, – тоже. Они оба будут молить меня о пощаде. На коленях молить о прощении».

Фуникулер медленно катил в гору. Справа от него тянулась Голодная стена. Стена, ведущая из ниоткуда в никуда. Стена, никого ни от чего не защищающая.

Карл Четвертый повелел ее строить, чтобы спасти своих соотечественников, этих несчастных «кнедликов», от голода. Нет чтобы просто раздать им хлеб – как это сделал бы нормальный русский монарх вроде Алексея Михайловича. Так нет!.. Карл заставлял народ возводить никому не нужную стену – а по вечерам наделял голодных строителей пайкой за проделанную работу.

Этакая милостыня с воспитательными целями.

Вдали, за Петржином, за Голодной стеной, возвышался своими зубцами Град. Пражский кремль, в который вот-вот, похоже, въедет этот диссидент и подонок Гавел.

Советская власть в Чехословакии не просто шатается. Она держится на волоске и вот-вот рухнет. Так же, как только что рухнула в Румынии.

Хорошо, что «кнедлики» – люди вялые, спокойные. Они расстреливать, как в Румынии, не будут. Да и КПЧ1 чехам не так сильно досаждала, как Чаушеску2 – румынам. Здесь все пройдет тихо.

Но все равно неразбериха будет.

Вот он, Эжен, этой неразберихой и воспользуется.

Ланова драха3 доставила Эжена к конечной остановке. Парочка из соседнего вагона вышла. Она так ни на секунду и не разомкнула объятий.

Эжен не спеша покинул вагончик.

В парке было пустынно. Ни единого человека вокруг. Розы, главное украшение Петржинского парка, давно отцвели. Кусты были аккуратно подрезаны. То здесь, то там до сих пор валялись на земле полузасохшие алые лепестки.

Эжен не спеша пошел в гору по парковой аллее. Неподалеку маячила росхледна – смотровая вышка: кривая и маленькая копия Эйфелевой башни. «Она в точности как и вся эта Прага, – усмехнулся про себя Эжен. – Кривая и маленькая копия Парижа».

Парочка из фуникулера куда-то исчезла. Уже целовалась, наверно, где-то, дурея, на парковой скамейке.

Агент ждал Эжена, стоя лицом к мини Эйфелевой башне. Он оказался маленького росточка, седой, в габардиновом плаще. Похоже, он прибыл сюда пешком со стороны Градчан.

Агент обернулся на звук шагов Эжена.

Лицо его оказалось знакомо. Его портреты часто печатали в «Руде право», а порой носили на демонстрациях.

– Здравствуйте, – учтиво поклонился агент. Он прекрасно говорил по-русски. Впрочем, иначе бы он не сделал карьеры в ЦК КПЧ.

– Добрый день, – улыбнулся Эжен.

Агент едва доставал ему до плеча.

– У меня не так много времени, – вежливо проговорил чех.

– Много и не понадобится, – сказал Эжен.

Они пошли рядом по песчаной дорожке вокруг мини-Эйфелевой башни.

– Все готово, – продолжил Эжен. – Вы можете начинать сегодня.

– Я хотел бы слегка подробно знать, – с акцентом произнес чешский функционер, – каким образом будет организован процесс.

– Открыто пять разных счетов в пяти различных западных банках. Все банки контролируются нами. Вот номера счетов. – Эжен протянул товарищу бумагу, где были записаны банковские реквизиты. – Вы переводите туда ваши, то есть партийные деньги… Какова будет сумма?

– В районе десяти миллионов долларов.

– Прекрасно. Далее деньги в тот же день перебрасываются на несколько других счетов – в Лихтенштейне, на Кипре… Это делается для того, чтобы запутать следы. Чтобы скрыть место их происхождения… А на следующий день средства аккумулируются на одном из счетов в банке Цюриха. На номерном счете. К нему будете иметь доступ только вы.

Песок поскрипывал под ногами. Во влажном воздухе парок вырывался изо рта. Эжен с агентом сделали полный круг, обходя смотровую башню.

– Не только я один, – покачал головою чех. – Мои товарищи тоже. Надо предполагать, что чехословацкая компартия теперь перейдет на нелегальное положение. Нам будут необходимы деньги на продолжение борьбы с оппортунистами.

«Рассказывай», – усмехнулся про себя Эжен.

– На счет в Цюрихе будет переведена вся сумма? – поинтересовался чешский партиец.

– Вся, за вычетом наших комиссионных, – сказал Эжен.

А про себя добавил: «И еще кое-каких деньжат. Которые обеспечат мне спокойную жизнь. И спокойную старость».

– Я мог бы поинтересоваться величиной ваших комиссионных?

– Десять процентов.