Предрассветные призраки пустыни

– В капкан приглашаешь? Хочешь, чтобы с нами красные разделались, как с Дурды-баем или как с Халлы Меле? Спасибо, землячок, за совет… Тебе легко говорить, твой отец у красных служил… Тебя не тронут…

– А кто вам запрещает служить советской власти? Кто?! Мой отец, пока у него шоры были на глазах, вот так же, как вы, пресмыкался перед Джунаидом… Вовремя опомнился. Сдайте оружие, живите по-людски. Не с винтовкой же вы на божий свет появились?! А про Дурды-бая и Халлы Меле – это все джунаидовские байки. Дурды-бай шел сдаваться советской власти. Он понял бессмысленность басмачества. Джунаид-хан подослал к нему убийц и все свалил на красных аскеров. Послушали бы вы Халлы Меле, он жив, он-то знает, почему Дурды-бай всем родом решил уйти от Джунаид-хана, почему его обезглавили. А Халлы Меле еще в больнице…

– Выдумываешь!.. Хырслан не посмотрит, что ты брат его жены, расстреляет…

– Кто из вас знает Халлы Меле? Подойдите ко мне…

Люди расступились, к Таганову пробрались двое джигитов и по очереди рассмотрели фотокарточку, на которой был запечатлен улыбающийся Халлы Меле, перебинтованный, в больничном наряде.

– Эшши-бай и Хырслан его расстреливали, – Ашир пустил фотографию по рукам. – Раненый Халлы Меле стал обузой Эшши-баю… Сын Джунаида, видите ли, шкуру свою спасал, а Халлы связал его по рукам и ногам. Чтобы не угодить в руки красноармейцев, Эшши-бай решил избавиться от раненого Халлы, поставил к бархану, разрядил в него маузер. Красные аскеры подобрали его полумертвого, выходили, с того света вернули. Никто ему не мстил, хотя Халлы Меле воевал против советской власти. А Хырслан не верит в правду о смерти брата Дурды-бая!..

По рядам собравшихся прошел шепот. Лицо Ашира с чуть заострившимися скулами было сурово и спокойно. Он, взвешивая каждое слово, говорил четко и ясно:

– Джунаид-хан дал вам в руки оружие, и вы, как глупцы, оставили свои юрты, аулы. Одни из вас раньше знали только чабанскую палку, другие лопату. Что, по-вашему, больше красит мирного человека – винтовка или лопата?

В толпе кто-то покаянно вздохнул. Со всех сторон на Ашира смотрели внимательные темные глаза, теперь уже не бесстрастные, как в самом начале беседы.

– Тебе, джигит, сколько лет? – обратился Ашир к стоявшему рядом молодому мужчине в засаленном халате, но увешанному оружием.

– Двадцать пять.

– А тебе? – Ашир показал рукой на другого.

– Двадцать шесть.

– Женаты?

Джигиты отрицательно мотнули головой.

– Вы и в сорок лет не женитесь, если будете бегать по пескам. Хырслан украл мою сестру и сделал женой, но вы же не сотники…

Джигит в засаленном халате горько усмехнулся. Таганов продолжал:

– Я вижу среди вас людей, в чьи бороды уже закралась седина, немало и таких, на чьей голове уже и волос не растет. Скажите мне, много вы добра нажили?

Толпа молчала. Кто-то наконец выкрикнул:

– Джунаид-хан – поборник ислама, справедливости! Он за адат и шариат!

– Вы сами не верите в то, что говорите. Где справедливость, если у Джунаид-хана четыре жены…

– У пророка Мухаммеда было четыре жены. Коран позволяет…

– Зато многие джигиты не имеют даже одной. У Джунаид-хана тысячные отары овец и верблюдов, сундуки с золотом, живет в юрте из белой кошмы, одевается в богатые халаты, справляет пышные тои, стелет под себя дорогие ковры, одаривает ими приезжих англичан… А что у вас, кроме коня и оружия?

– Скажи, Ашир, а правда, скоро начнется война? – высунулся сухой выцветший аксакал с морщинистым лицом. – На советскую власть идут десятки тысяч войск немцев, англичан, французов и даже негров, большевикам будто осталось властвовать считанные дни.

Над толпой повисло гробовое молчание. Ашир улыбнулся и, внимательно оглядев собравшихся, увидел вожака десятки Атали, Мовляма, стоявших неподалеку. Они не сводили глаз с Таганова, ждали, что он ответит на заковыристую речь старичка.