Предшественница

Откуда… а, говорит он. Выписки из архива.

Эдвард молчит так долго, что мне кажется, что больше он ничего не ответит. Потом он говорит: это была ее идея. Она прочитала о хитобасира и захотела, чтобы ее похоронили под порогом одного из наших домов, если она умрет раньше меня. Мы, разумеется, и не думали…

Хитобасира?

По-японски это значит «живой столб». Считается, что это приносит в дом удачу.

Ничего, что я о ней говорю?

Посмотри на меня, говорит он, вдруг посерьезнев, и я поворачиваюсь, чтобы видеть его глаза.

По-своему Элизабет была идеальна, мягко говорит он. Но теперь она в прошлом. И это тоже идеально. То, что сейчас у нас. Ты идеальна, Эмма. Нам больше не нужно о ней говорить.

Наутро, когда он уходит, я ищу сведения об Элизабет в Интернете, но «Домоправитель» ничего не находит.

Какое японское слово произнес Эдвард? Хитобасира. Ищу по нему.

Я хмурюсь. В статье, которую я нашла, говорится, что хитобасира – это не погребение мертвых под зданиями. Это погребение живых.

Обычай принесения в жертву человека при строительстве дома или крепости – очень древний. Фундамент и балки закладывались на человеческой крови по всему миру, и еще несколько веков назад этот ужасный обычай практиковался в Европе. В известных маорийских сказаниях о Тарайе говорится, что он приказал заживо похоронить под одной из опор своего нового дома собственного сына.

Я перескакиваю к другой статье:

Строительная жертва должна соответствовать важности строящегося здания. Обычный шатер или дом можно выкупить животным, дом богача – рабом, но сакральное сооружение вроде храма или моста требует особой жертвы, возможно, предполагающей боль и страдания того, кто ее приносит.

На один безумный миг я задумываюсь, не это ли подразумевал Эдвард, не принес ли он в жертву своих жену и сына. Потом я нахожу статью, которая проясняет ситуацию:

Сегодня отголоски этой традиции сохраняются в обычаях множества народов мира. Спуская на воду корабль, разбивают о борт бутылку шампанского; под дверной косяк зарывают кусок серебра, а на крышу небоскреба кладут ветку вечнозеленого дерева. В других странах закапывают сердце животного; Генри Перселл завещал, чтобы его похоронили «под органом» в Вестминстерском аббатстве. Во многих культурах, особенно на Дальнем Востоке, в честь усопших возводят здания; эта практика не слишком отличается от наименования Карнеги-холла и Рокфеллер-плазы в честь именитых филантропов.

Уф. Я возвращаюсь в постель, утыкаюсь носом в подушку, ищу его след, его запах; на простыни еще видны очертания его тела. Мне вспоминаются его слова. Это идеально. Я засыпаю с улыбкой.

Сейчас: Джейн

– То, что вы почувствовали за входной дверью, оказавшись в маленькой, чуть ли не клаустрофобической прихожей, а потом в перетекающих друг в друга пространствах дома, – это классический архитектурный прием сжатия и выпуска. Хороший пример того обстоятельства, что дома Эдварда Монкфорда – хотя они и кажутся новаторскими – строятся по традиционным техникам. Однако еще важнее то, что это выделяет его как архитектора, чья основная цель – повлиять на ощущения жильца.

Гид ведет послушную стайку из полудюжины гостей в сторону кухни.

– Например, жильцы отмечали, что в этой столовой зоне, которая визуально подчеркивает аскетичность и сдержанность, они ели меньше, чем раньше.

Камилла предупреждала, что время от времени мне придется впускать посетителей. Тогда это не казалось большой проблемой, однако чем ближе делался первый день открытых дверей, тем больший ужас он у меня вызывал. Мне казалось, что показывать будут не только дом, но и меня. Я несколько дней подряд наводила порядок, стараясь не нарушить и самого незначительного правила.