Потом я себя возненавидела. Я думала, что сама виновата, что позволила ему поставить себя в такое положение. И я ненавидела Саймона за то, что он всегда видел во мне только лучшее, а я не была тем, кем он меня считал.
Вот мне и показалось, что в тебе я наконец-то нашла человека одновременно доброго и сильного. Одновременно Саймона и Сола. И когда я поняла, что и у тебя есть секреты, я обрадовалась. Я подумала, что мы сможем быть честными друг с другом. Что мы наконец сможем избавиться от всякого хлама из нашего прошлого, не от предметов, а от того, что мы таскаем в своих головах. Потому что, живя в Доме один по Фолгейт-стрит, я кое-что поняла. Можно сделать то, что тебя окружает, каким угодно вылизанным и пустым. Но это не поможет, если в голове у тебя все равно бардак. Ведь каждому на самом деле только это и нужно – чтобы кто-нибудь разобрался с бардаком у него в голове, правда?
– Он
Эдвард хмурится. – Ты шутишь?
– Процентов на десять. – Он начинает расслабляться, но я добавляю: – Я хочу сказать, что
Я перехватываю Тоби покрепче. – Вообще-то, я все поняла в нашу первую встречу, у тебя в офисе. Я сказала себе:
– Ты
– Ну, не совсем. Просто, наверное, не обо всем рассказала. – В том числе когда отвечала на самый первый вопрос в анкете, где нужно было составить список всего жизненно важного. Когда теряешь то, на чем стоял твой мир, есть лишь один способ вернуться к жизни.
Я не смогла бы сделать этого нигде, кроме Дома один по Фолгейт-стрит. Колебания, неуверенность в себе, нравственные сомнения – в обычной жизни они могли бы меня парализовать. Но в этом суровом, бескомпромиссном пространстве моя решимость только крепла. Дом вступил со мной в сговор, и во всех моих решениях была чистая простота утраты.
– Я знал, что что-то происходит. – Эдвард очень бледен. – «Домоправитель»… В результатах твоих тестов были какие-то отклонения, непонятные данные. Я отнес это на счет твоего навязчивого интереса к гибели Эммы, этого абсурдного расследования, которое ты пыталась сохранить в тайне…
– По-человечески мне не было дела до Эммы. Но мне нужно было узнать, можешь ли ты представлять опасность для нашего ребенка. – По иронии судьбы, разгадать последнюю часть головоломки мне помогла смерть Саймона. В его синей папке я нашла имя человека, работавшего прорабом на стройке Дома один по Фолгейт-стрит. Бывший партнер Эдварда, Том Эллис, дал его Эмме, но та, в силу своего хаотического устройства, по нему не пошла. Прораб подтвердил то, в чем я уже практически не сомневалась: гибель жены и ребенка Эдварда была трагической случайностью.
– Мне не жаль тебя, Эдвард, – добавляю я. – Ты получил то, что хотел – короткий, бурный, идеальный роман. Любой мужчина, который спит с женщиной на таких условиях, должен быть готов к последствиям.
Приемлемо ли то, что я сделала? Или хотя бы – понятно?
Сможет ли любая женщина честно сказать, что на моем месте не поступила бы так же?
И Саймона мне не жаль. Закрыв памятную коробочку Изабель, я поняла, что убью его, если смогу. Но к приезду полиции я собрала все жемчужины, и ничто не указывало на то, что я имею хоть какое-то отношение к его досадной, безвременной смерти.
– Ох, Джейн. – Эдвард качает головой. – Джейн. Как… восхитительно. Все это время я думал, что управляю тобой, а на самом деле это
– Ты сможешь меня простить?
Сразу он не отвечает, дает вопросу повисеть в воздухе. Потом, к моему удивлению, кивает.
– Кто лучше меня знает, что значит потерять ребенка? – тихо говорит он. – Что значит прибегать к любым, самым разрушительным средствам, чтобы только унять боль? Может быть, между нами даже больше сходства, чем мы думали.
Он надолго замолкает, погруженный в свои мысли.