– Да. Но в доме Марка есть Марк. И Вика. Иногда – кто-то еще. В других местах много камер. Никогда не знаешь, где какая стоит.
– А что ты собираешься делать такого, что камера снимать не должна? – с некоторой опаской уточнил Максим. – Горло мне перережешь, что ли?
– Заманчивая идея. Но не в этот раз.
Ева не была пристегнута ремнем безопасности, поэтому ей было удобней приподняться со своего кресла, чтобы прижаться к нему. По сути, она оказалась у него на коленях. Светло-голубые глаза смотрели на него с расстояния пары сантиметров, но длилось это недолго. Ева избавилась и от этого расстояния, прильнула к нему, прижалась губами… Это было неожиданно, но не совсем незнакомо. Максим помнил это чувство – с прошлого раза, когда она целовала его.
Вопросы были, и много. А еще – чувство подвоха, потому что никогда она ничего не делала просто так. Но сейчас он решил отложить эти сомнения до лучшего момента. Все равно ведь не ответит! Так зачем тратить время на разговоры, если можно прижать ее к себе, чувствовать близкий жар ее тела, провести пальцами по длинным светлым волосам и целовать, не останавливаясь…
Это было не как в прошлый раз. Лучше. Может, она и притворялась, но притворялась очень артистично: Максим чувствовал, что она хочет быть с ним, здесь. Отстраниться пришлось ему, потому что проклятый здравый смысл никак не желал замолкать.
– Ева, я… мы… Что ты делаешь? – спросил он, пытаясь отдышаться.
Тело протестовало против такой рассудительности. Тело требовало продолжения. Но он не мог – чувствовал, что что-то здесь неправильно.
– Просто даю тебе то, чего тебе хочется.
– И все?
– Потому что этого хочется и мне, – усмехнулась она. Ее обычно бледные губы чуть потемнели и припухли после долгого поцелуя. – Ты меня любишь. Иначе ты не стал бы помогать мне так верно, соглашаясь на все.
– Что, это мой недостаток?
– Я бы так не сказала. Но это то, что мне в тебе непонятно. Но я уважаю это чувство.
– Поэтому я получаю такое поощрение? Помог тебе, значит, награда мне полагается… Как кость собачке?
Он был несколько оскорблен и не хотел скрывать этого. Но Ева лишь покачала головой и осторожно провела пальчиком по его губам. Как бы ни злился на нее Максим, от этого жеста все равно мурашки шли по телу.
– Нет. Ты любишь меня достаточно сильно, чтобы не нуждаться в таких поощрениях. Мне хотелось это сделать. А еще хотелось проверить.
– Что именно?
– Как ты отреагируешь. Я действительно не понимаю твое чувство. Не понимаю, как оно должно развиваться. Но в нем есть что-то особенное. Тебе не хотелось получить больше прямо здесь, в машине, любой ценой. Тебе нужно задавать вопросы и знать, что за действием есть эмоции. Мне это все странно.
Он не хотел обижаться, но обиду все равно чувствовал. Сделала из него какого-то подопытного зверька! Подумаешь, влюбился… ему ведь и хуже от этого, нечего еще и издеваться!
– Поехали домой, – тихо сказал он, заводя мотор. – Или тебе еще куда-то надо?
– Нет. Этой ночью мне не нужно ничего. Мы можем вернуться.
Голос Евы звучал не так, как обычно – несколько виновато. Возможно, она поняла, что на этот раз переступила черту в своих развлечениях. А может, он просто выдавал желаемое за действительное.
В напряженные моменты никогда, никогда нельзя было спрашивать о бизнесе напрямую. Стейси поняла это, заработав однажды синяк под глазом. Ее тогда вообще чудом из дома не выгнали!
Она стала осторожней. Не задавала лишних вопросов, а подслушивала, наблюдала, подмечала детали. Это, при должном рвении, приносило такие же результаты, как прямой ответ.
Она чувствовала, что Женя обеспокоен. Он стал меньше спать, ходил постоянно нервный, ругался со всеми по поводу и без. Мог наорать на прислугу вообще без причины, просто чтобы злость на ком-то сорвать. Своей сожительницей он интересовался редко, а большую часть времени проводил в рабочем кабинете.
Значит, война будет. Почти в прямом смысле, с той лишь разницей, что это дело отдельных людей, а не государств. Он всегда вел себя так, когда у него появлялись серьезные враги или конкуренты.
Стейси догадывалась, кто это, но хотела знать больше. Поэтому она рисковала. А куда без риска проберешься? Поздно ночью, когда предполагалось, что она давно уже спит, девушка подкралась к дверям его кабинета. Она была лишь в длинной ночной рубашке, босиком. Это давало сразу два преимущества: во-первых, без обуви ее шаги были совсем не слышны даже на паркете, не говоря уже о мягком ковровом покрытии. Во-вторых, если Женя все-таки застукает ее здесь, можно соврать, что она спала, а потом соскучилась и пришла к нему. Хлипкое, конечно, оправдание, но должно прокатить.
Пока же она замерла у тяжелой дубовой двери, чутко улавливая каждое слово, поизносившееся в кабинете. Женя был один, но говорил с кем-то по телефону:
– Я тебе еще раз говорю, результат будет! Я понимаю, что это не наши обычные методы. Ну и что? Ситуация меняется, мы тоже должны измениться! Старые методы сам знаешь куда нас завели! Егор, я все это уже слышал! Но я ручаюсь за то, что делаю.