Предсказанное. Том 1

– Знаешь, Клим, что такое орилоуны? – после паузы нарочито оживленно спросил Хан. – Не кто, а что, именно так. Оказывается, все «живые» организмы на Орилоухе, которых мы считали таковыми и хозяевами планеты вдобавок, на самом деле являются реализациями математических формул, снабженными способностью к размножению и движению. Квазижизнь! А сами орилоуны канули в неизвестность, понастроив в Галактике тысячи станций метро типа тех, что ты видел в Горловине и на Маате. Только на Маате машина метро – тот самый Хранитель Пути – еще жива, а в Горловине остались лишь скелеты, хотя и сохранившие способность к «струнной» связи.

Мальгин кивнул, не особенно удивившись.

– Знаешь, с кем ты столкнулся на Орилоухе? – продолжал Хан. – «Призрак» с глазами – это воплощенное материально множество Мандельброта… – Джума посмотрел на Ромашина и замолчал.

– А Страж Горловины? – против воли поддержал врача Мальгин. – Известно, для чего и кем он создан?

– Со Стражем еще не все ясно. С одной стороны – это искусственный объект, не позволяющий «серой дыре» закрыться, превратиться в частицу микромира, с другой – это узел пересечения древних трасс обмена информацией с другими вселенными, – сказал Ромашин, понимающе глядя на больного. – А с третьей – это самоподдерживающая система с полной утилизацией отходов и признаками живого организма. Кем она построена или выращена, не знает не только Шаламов, но, видимо, и сами «черные люди». Клим, у вас свой взгляд на вещи, и ответ ваш может дать разгадку… Меня взволновала одна фраза «черного человека» в разговоре с Даниилом. Маатанин сказал, что его смерть опасна для окружающих. Что он хотел этим выразить?

– Не знаю, – подумав, произнес озадаченный Мальгин. – Темный лес. Извините.

– И я не знаю, – вздохнул Ромашин. – И не узнаю, наверное, хотя чувствую, как это важно.

– Еще узнаете.

– Вряд ли. – Ромашин едва заметно улыбнулся, совсем не так, как улыбался раньше. – Нет возможностей. Я уже не начальник отдела безопасности.

– Что?! – Мальгин не поверил своим ушам. – Не начальник отдела? – Посмотрел на Джуму. Тот отвел глаза.

– Три дня назад решением Совета безопасности отстранен от должности. Такие вот дела.

Клим растерянно перевел взгляд с одного гостя на другого. Джума Хан слегка пожал плечами и кивнул. Мальгин снова посмотрел на Ромашина. Тот сидел спокойно и невозмутимо, будто ничего существенного не произошло. Он был очень сильным человеком, жестким, заряженным на результат, всегда добивающимся поставленной цели, и Мальгин вдруг подумал, что по контрасту с ним самим этого человека можно назвать «человеком-нет», потому что сам Клим, сказав «нет», мог сделать наоборот, а ромашинское «нет» было незыблемым, как монолит.

– Минутку, я оденусь, – пробормотал Мальгин, доставая из ниши кровати мохнатый халат.

– Послушай, Клим, – начал Джума и не договорил, потому что в палату без предупреждения вошла Купава.

У Мальгина внезапно заложило уши и остановилось сердце, поэтому он пропустил момент, когда Ромашин оглянулся, встал, пожелал ему скорейшего выздоровления и вышел, подталкивая Хана в спину. Очнулся хирург, когда в палате, кроме Купавы, никого уже не было.

Купава, тонкая, стройная, как и прежде, в летнем сарафане, стояла рядом и смотрела на него вопрошающе, строго и в то же время робко, как никогда прежде, и было видно, что держится она спокойно из последних сил, потому что глаза ее в любое мгновение могли пролиться дождем слез.

Мальгин запахнул халат, рука его дрожала. Купава заметила эту дрожь и вдруг подалась вперед – прижалась к нему, спрятав лицо на груди.

– Я дура, да? – послышался ее изменившийся голос.

– Не знаю, – сказал Мальгин, усмехнувшись, обнял ее за плечи, и так они стояли некоторое время, словно пытаясь соединить несоединимое, каждый со своей надеждой, верой и отчаянием. Потом Купава отстранилась. Вопреки ожиданию Мальгина, она не заплакала, глаза женщины сухо блестели, брови, придававшие лицу неповторимый колорит и красоту, были сдвинуты, и казалось, взлетят сейчас птицей со лба, унося ее тоску и муку… непонятную, в общем-то, муку, так как Мальгин впервые в жизни не смог определить ее причины; во всяком случае, он был твердо уверен, что причина не только в исчезновении Шаламова.

– Мне никто не хочет говорить, где Дан, – сказала женщина непривычно низким от сдерживаемого волнения голосом. – Ты видел его последним. Что с ним?

Мальгин неожиданно успокоился, стремясь зажать сердце в холодных тисках рассудка. Подумал: не прав был древний философ, утверждавший, что разум – это возбужденное сердце. В жизни все наоборот: возбужденное сердце – это полное отсутствие разума. Держи себя в руках, мастер, не поддавайся очарованию несбыточных надежд и эмоций.

– Садись, успокойся, – сказал он, придвигая ей кресло; сам сел напротив на кровать. – Дан… ушел вместе с «черным человеком». Куда – неизвестно. Но я уверен, он жив.

– А мне сказали, что ты его…

Мальгин потемнел от гнева. Купава испугалась.

– Я не верю, конечно, все это чепуха, но… ты вернулся, а он… прости, Клим.