Предсказатели

— Глупости, — отрезал директор довольно убедительно. — Твоя рана совсем маленькая, денег хватит, чтобы заплатить хорошему врачу. Ты еще проживешь лет сто.

— Не хочу. Противно жить некрасивой старой ведьмой.

Девушка уже сейчас была очень некрасива — воздействие наркотика уменьшилось, задорное когда-то личико сделалось свинцово-бледным

— Ты всегда будешь молода и прекрасна, — милосердно солгал Гай.

— Врун. Понятно, что мне конец, но, может, это и к лучшему. Знаешь, Великий Разум, может быть, существует. Пусть он заберет меня к себе, так будет лучше. Устала я что-то, совсем сил нет…

Гай больше не слушал девушку. «Интересно, сказал ли плешивый правду? Если образец вызывает распад информации, последствия вот-вот скажутся на мне. Контейнер с виду цел, наверное, он разрушается, просто медленно».

Гай опустил веки, прислушался к своим ощущениям, но ничего необычного, кроме тахикардии, не заметил. Частое биение сердца легко объяснялось стрессом.

— Дина, какого цвета моя рубашка?

— Темно-синяя.

Она ответила не задумываясь, и ответила правильно, Северин слегка успокоился, но не надолго. Он вспомнил десятки мелочей — странное поведение плешивого, болтливую заносчивость высокопоставленного преторианца, относительно слабое сопротивление охраны и снова ужаснулся в душе. «Когда мы пришли, они уже умирали». Он уложил Дину так, чтобы рана поменьше беспокоила ее. Потом задумался о ближних последствиях всеобщего толка. Скептик в душе, Гай Северин никогда не стремился примкнуть к беспокойной породе спасителей человечества. Мессианские замашки оскорбляли его врожденное чувство вкуса. Но едва ли образец мог уничтожить Геонию, судя по бормотанию плешивого, у распада была фиксированная зона действия, причем небольшая.

«Отсюда до Порт-Иллири километров сто. Врешь, тварь, ты не дотянешься. А у меня, возможно, иммунитет. Плешивый говорил, что такое бывает».

Директор приободрился. Он спрячет контейнер в скалах, вернется в Центр и угонит машину. Заберет Дину и переправит ее в город, отыщет неболтливого врача и пригласит его пожить на вилле, занимаясь лечением раненой родственницы. Придется договориться с Марианом насчет охраны и объяснить свое отсутствие, скрыть опасность от Марго, но, благополучно пережив самое страшное, Гай знал, что легко справится с мелкими препятствиями.

Трансмутация надвигалась, но она больше не вызывала панического отторжения. «Что ж, можно жить и с этим, — решил для себя Гай Северин. — Лишь бы не смерть разума. Только бы не окончательное уничтожение…»

Он некоторое время сидел, полной грудью вдыхая горный воздух и бездумно подставляя лицо вечернему солнцу. Дина затихла. Он снова уложил девушку поудобнее и лишь тогда заметил, что ее руки холодны как лед, а выражение страдания на лице исчезло. Гай пальцами открыл левый глаз, зрачок, на который падало солнце, не двигался.

«Вот и все». Женщина, которая причинила Гаю Северину столько неприятностей, умерла тихо и незаметно, без последних, докучливых, жалоб, как будто возвращая долги.

Гай испытывал некоторое уважение — он впервые осознал бесконечную меру физического терпения Дины.

Потом встал, и отряхнулся. «Придется бросить тело здесь. Я не повезу в город мертвую девушку с пулей в животе».

Он тщательно осмотрел одежду, чтобы уничтожить следы крови, но на черной ткани он не заметил ничего,

и лишь спустя время вспомнил, что рубашка была синяя.

«Странно, у меня нарушилось восприятие цвета». Директор покачнулся, не желая признавать начало распада, поймал потерянное равновесие, поднял контейнер и оглянулся назад. Возле здания Центра копошились люди. Сверху они казались мелкими, словно муравьи.

«Придется уходить пешком. Но ничего, я в хорошей физической форме, и к утру выберусь из скал в обход дороги…»

Рубашка продолжала оставаться черной, Гай забыл ее прежний, насыщенно-синий цвет. Ему казалось, будто он шагает быстро и уверенно, на самом деле директора мотало на каждом шагу.

…Ночь Гай встретил в одиночестве. Он сумел забраться далеко и теперь лежал на спине, равнодушно разглядывая сияющий беспорядок созвездий. Контейнер Гай бросил рядом, он больше не боялся, информационное разрушение зашло слишком далеко, постепенно вызывая паралич тела и остановку сознания, но мысли гасли так легко и незаметно, что директор совсем не замечал их ухода. Он лишился воли, потом — отчетливой цели, некоторое время цеплялся за воспоминания о сыне, но через минуту обнаружил, что больше не знает имени Мика. И тогда Северин ненадолго погрузился в похожий на мир ребенка, уже почти лишенный личности, он без мысли переживал свой гнев, страх, и восторг, а надвинувшийся хаос преобразил эти эмоции новыми красками…

Он утомился, краски пожухли. Оставались смутные образы детства. Забылось имя матери, но он видел ее руки, слышал голос, и собственной маленькой ладонью трогал поток пепельных волос…