Предсмертные стихи самураев

После чего снова ударил посохом в пол, воскликнул: «Смотрите! Смотрите!» – и умер сидя. Другой буддийский монах, Хоссин, современник Кёнэна, предупредил, что умрет в течение семи дней. На седьмой день он и в самом деле стал чувствовать себя хуже и произнес следующий стих:

Приходим – это ясно без сомнений.

Уходим – это ясно без сомнений.

Но что это такое?

Его попросили сказать еще что-то, но он только воскликнул: «Кацу! [6] » – и умер.

Дзэн-буддизм не отказывал мирянам в достижении просветления, и нередко предсмертные стихи самураев также являются вариациями на религиозные темы. Но при внешнем сходстве как тематики, так и образного ряда стихи мирян отличаются по содержанию. В отличие от монахов, миряне скорее выражают надежду на достижение просветления, нежели претендуют на уже состоявшееся сатори .

Кроме того, предсмертные стихи мирян часто вообще отступают от религиозной тематики, сохраняя лишь религиозную символику: упоминание цветов сакуры или росы как символа бренности этого мира, луны в чистом небе как метафоры просветленного сердца, сна – как символа земной жизни. Миряне обращаются к светским ценностям: от таких конфуцианских моральных категорий, как искренность, преданность господину, человечность – до простых житейских радостей: любовь, дружба, искусство, веселье. Таким образом, автоэпитафия могла быть, по сути, автоапологией, высказыванием своего мировоззрения, воспеванием своих жизненных ценностей.

Жизнь самурая была полна превратностей. И хотя предания рассказывают о выдающихся воинах, умудрявшихся слагать стихотворные экспромты прямо посреди жаркой битвы (например, Уэсуги Кэнсин и Такэда Сингэн, согласно легенде, обменялись на поле боя не только ударами меча, но и стихами), в большинстве своем самураи не полагались на силу своего дара и сочиняли дзисэй загодя.

Бывало и такое, что человек сочинял дзисэй, а неминуемая, казалось бы, смерть откладывалась. Например, военачальник Хосокава Фудзитака (в монашестве Юсай; 1534–1610), ученый, большой знаток японской национальной поэзии и сам неплохой поэт, в 1600 году был осажден в своем замке Танабэ войсками Западной коалиции. В ожидании неминуемой смерти (честь запрещала воину его ранга сдаваться в плен) он написал стих, приведенный в этом сборнике. Однако император Гоёдзэй (1571–1617) не допустил гибели такого выдающегося знатока древней поэзии и выговорил для Хосокавы почетные условия плена, а его самого убедил сдаться.

С расцветом новой поэтической формы – трехстишия хайку – и она вошла в арсенал «предсмертной поэзии». Среди прощальных стихов знаменитых сорока семи ронинов есть несколько хайку, Оотака Тадао, например, считался незаурядным поэтом-«хайдзином» (сочинителем хайку).

Стихи на собственную смерть – явление, широко известное и в европейской литературе. Было создано немало серьезных автоэпитафий, например:

Не нужны надписи для камня моего,

Скажите просто здесь: он был и нет его!

К. Н. Батюшков

Появились и шутливые:

Природа, юность и всесильный Бог

Хотели, чтобы я светильник свой разжег,

Но Романелли-врач в своем упорстве

страшен:

Всех трех он одолел, светильник мой

погашен! [7]

Дж. Г. Байрон

Однако ни в одной европейской поэтической традиции автоэпитафия не занимает столько места, сколько в японской – дзисэй . Нам привычна мысль о том, что поэт может умереть как воин, но когда воин в свой смертный час превращается в поэта – нас это всетаки поражает. Еще больше поражает, когда поэтом становится перед смертью государственный чиновник или, к примеру, бандит.