Представление о двадцатом веке

Маделен, наоборот, с самого первого школьного дня демонстрировала какое-то упрямство, которое учителя неверно истолковывали, принимая его за недостаток умственных способностей. И когда Мадса переводили на класс старше, ее переводили на класс младше. С первого дня в школе и до последнего ее сопротивление вызывало у учителей постоянное желание топить ее, не давая возможности поднять голову над водой. Неохотно, с трудом, она научилась читать и писать, а когда звенел звонок с урока, ее с трудом удавалось заставить выйти во двор, и то лишь для того, чтобы она затеяла драку, или заперлась с четырьмя другими девочками в туалете, или, несмотря на все запреты, сбежала из школы, и вообще — в те годы у Маделен было какое-то упорное ослиное неприятие старших.

Сначала учителя, которые обычно готовы были раздавать оплеухи налево и направо, и даже ректор Бординг, опасались наказывать ее — все-таки девочка, к тому же сестра Мадса, к тому же ее отец — солидный и известный человек. Но все это спасало ее лишь до того дня, когда она во время своих поисков тех границ, которые еще можно пересечь, обнаружила подземные ходы в подвале под школой и тут же разожгла костер — чтобы рассеять тьму, ну и потому что дети и другие притесняемые существа всегда мечтали о том, как бы украсть огонь у богов. Теплоизоляция на трубах отопления загорелась, Маделен пришлось спасаться от угарного газа, и когда она выбралась наружу, ее встретили пожарные, ректор и увесистые подзатыльники, которые, по убеждению ректора, еще никому не повредили.

После этого ни у кого не осталось иллюзий. Учителя больше не сомневались, что она представляет собой исключение из золотого датского постулата, гласящего, что все маленькие девочки с длинными локонами, и при этом происходящие из хорошей семьи, должны быть непременно послушными. И тут учителя вошли во вкус и стали при любой возможности изводить Маделен: вызывать ее к доске и устраивать унизительные допросы, к которым, как они отлично знали, она не готова, награждать ее затрещинами и отправлять на место, а потом сразу же снова звать к доске и выдавать еще несколько подзатыльников — ведь профилактика лучше, чем лечение.

Зимой по утрам ректор Бординг поджидал во дворе опоздавших, и тут они с Маделен не раз встречались в свете прожектора, на фоне бело-голубого снега. Маделен семенила мелкими шажками, потеряв по пути рукавичку, забыв школьную сумку в автобусе, опоздав на пятнадцать минут, и все равно — на нее никак не действовали ни все эти обстоятельства, ни ректор, ни атмосфера Чекпойнт Чарли[65], витавшая в пустом дворе. Она была такой, какой была, — маленькой цыганкой на заснеженном школьном дворе, и когда ее награждали подзатыльниками, оставляли в наказание после уроков или читали нравоучения, в ней не было ни раскаяния, ни недовольства, всем своим видом она как будто хотела сказать: «давайте уже поскорее все это закончим».

Может возникнуть вопрос: как влияло на брата и сестру то, что с ними так по-разному обращались и что они отдалялись друг от друга, но на этот вопрос у меня нет ответа. Похоже, что это не имело для них особого значения. Судя по всему, в детстве, да и в дальнейшем они оставались добрыми друзьями, больше мне ничего не известно, и, видимо, так оно и было — они были хорошими друзьями. Не то чтобы они сильно любили друг друга, им не довелось осуществить мечту шестидесятых о любви между братьями и сестрами, а все потому, что они рано и быстро, каждый по-своему, стали стремиться к нарушению правил.

Школа стала одним из немногих мест, где жизнь двойняшек была простой и упорядоченной. Тут никто не сомневался в том, что непреходящие ценности — это Христианство, Датское песенное наследие, искрящееся ярким светом в песеннике для народных школ, и Образование в духе XIX столетия. Дети должны научиться примерно вести себя на уроках в течение девяти лет, а затем хорошо бы еще три года в гимназии, и лучше потом еще какое-то время; они должны усваивать знания, быть умными, не фальшивить во время пения псалмов, а на уроках рисования затушевывать задний фон на рисунках, и если кто не слушается, — как Маделен, — таким следует дать подзатыльник, после чего они должны раскаяться и снова взяться за дело с удвоенным усердием и воодушевлением, ведь разве не говорил Грундтвиг, что «тот не жил настоящей жизнью, кто не сталкивался с наукой, которой его пытались пичкать и которая ему вначале пришлась не по нраву». Так что Маделен советовали не воротить нос, а иначе найдутся способы разбудить ее аппетит.