Представление в Старом Риме

— А я все прекрасно понимаю и если ты с ними заодно, то лучше не подходи ко мне. Я за все благодарна тебе, — произнесла Бьянка, уже начиная уходить, — Но никогда не прощу и не буду принимать помощи от тех, кто как лицемер и завистник душит меня, — поравнявшись с уборщиком, она добавила, — Прощай, видимо нам не по пути.

Эти слова как молот по наковальне — отозвались гулким эхом в ушах пожилого уборщика, который никак не мог прийти в себя от шока. Та уверенная в себе и в окружающих, та молодая и жизнерадостная девушка, которая мечтала о карьере в цирке — вдруг стала токсичной, подозрительной и ненавидящей всех вокруг. Будто ее подменили. Все это не укладывалось в его голове, походя на ночной кошмар, в который он упал и начинал вязнуть, словно в мерзком черном маслянистом болоте, из которого не ни спасения, ни выхода.

Бьянка выйдя из цирка, отправилась домой, проходя через вечерний парк и тихие узкие улочки. Ей было немного жаль от того, что она так грубо обошлась с Леонардо, который все эти годы поддерживал ее. Но, по всей видимости, он или не понимает, или не хочет понимать, что девушку душат в этом коллективе. В худшем случае — он лишь притворялся все эти годы, а значит он с ними заодно и не заслуживает ничего кроме презрения. Ничего страшного, она справится сама, тем более с ней ее мать и дедушка — больше ей никто и не нужен. С такими мыслями девушка шла домой, растворять в вечернем Старом Риме…

Дедушка Бернардо всегда сидел за столом, читая газету, в которой особое внимание уделял колонки с новостями. Его тусклые серые глаза на мгновение «загорались», когда он вчитывался, наклоняясь к газете, а затем вздыхая, разглаживал небольшую седую бороду. Он не носил очки, чтобы не казаться еще старше, обожал свои коричневые подтяжки, которые были подарком его покойной жены и постоянно расстегивал голубую рубашку, так как ему было жарко летом. А черные потертые брюки, несколько лет назад бывшие очень дорогими, сейчас уже потеряли свой первоначальный облик. Но дедушка всегда старался быть опрятным. Именно таким он каждый день встречал Бьянку: задумчивым, молчаливым, но добрым и излучающим домашнее тепло и уют. Он словно светился, напоминая девушке о ее беззаботном детстве. Так было и в этот вечер, когда девушка вернулась домой и обнаружила дедушку сидящим за столом со своей газетой.

— Дедушка, я дома! Сегодня был такой тяжелый день, ты не представляешь. Но зато я многое для себя решила. — будто прочитав телеграмму, выделяя каждое предложение, произнесла Бьянка.

Дедушка лишь покачал головой, встряхнув газету и перевернув страницу.

— Люди стали такими жестокими и эгоистичными, совсем не так раньше… Я же права? — садясь за стол и наливая себе стакан воды, спросила она, у сидящего напротив дедушки Бернардо.

В ответ дедушка лишь немного пожал плечами и внимательно продолжил читать газету.

— Даже дядюшка Леонардо стал такими, как и они. — с грустью продолжала девушка, — А я так надеялась на него. Но ничего, правильно говорила мама: одной куда проще и быстрее всего добиться — окружающие будут лишь мешать и тормозить.

Бернардо опустил газету и на мгновение бросил печальный взгляд на Бьянку, казалось он был сильно разочарован.

— Ладно, не бери в голову дедушка, все будет хорошо. Это я так, больше плачусь, — уже твердо произнесла Бьянка, которой показалось, что она выглядит слабой в глазах дедушки, — Я сильная и справлюсь со всеми невзгодами и напастями, не так ли? — спросила она с ноткой гордости и радости, задавая этот вопрос больше самой себе.

Дедушка наклонился к газете и продолжил чтение, будто вновь вернувшись к некоему трансу: немного покачиваясь из стороны в сторону.

— Тяжелый день, пора отдыхать. Ты тоже не засиживайся, — с наигранным упреком добавила Бьянка, обращаясь к будто засыпающему дедушке.

Оставив последнего наедине с газетой, она направилась в свою комнату, где все было неизменно: уютная кровать, вместительный шкаф, сундук возле окна и фотография в рамке, недалеко от столика с зеркалом. Переодевшись и приготовившись ко сну, девушка расположилась на кровати. Бьянка медленно начала проваливаться в сон, будто открывая неведомый портал в мир грез и сновидений: в нем все перемешивалось настолько сильно, что невозможно было отличить быль от яви.

Старый Рим погрузился во тьму. Черная как смола ночь. Ни луны, ни звезд. Только затхлый чердак, с зеркалом напротив окна. Здесь Бьянка уже не в первый раз и это место больше ее не пугает, напротив — только здесь она может увидеться со своей матерью. Подойдя к зеркалу, она видит в отражении змей, извивающихся в адской пляске. Спустя некоторое время змеи исчезают, а в отражении появляется смутный силуэт девушки, которая начинает медленно говорить, ее голос эхом раздается в ушах Бьянки. Она жадно вслушивается в каждое слово, боясь упустить нечто важное:

— Бьянка, дочь моя. — нарушил тишину твердый, словно сталь голос. Он раздавался будто не из зеркала, а из головы девушки, — Ты меня слышишь?

— Конечно, мама! — воскликнула в ответ клоунесса.