Представление

После завтрака их отвезли в клуб, познакомили с местным секстетом, в котором моложе пятидесяти был только пианист-сириец Мохаммед, язвительный малый с фантастически длинными смуглыми пальцами в кольцах; он немного знал английский и переводил реплики Гарольда своим коллегам. Мохаммед был в восторге от новых полномочий и принялся мстить оркестрантам, сплошь немцам, которые за долгие месяцы так и не выучились держать темп. Они знали «Реку Суони» и по просьбе Гарольда попробовали ему подыграть, но выходило безнадежно медленно; пришлось, со всей возможной дипломатичностью, убрать скрипача и аккордеониста и поработать с барабанами и пианино — получилось более-менее сносно. В полдень стали появляться официанты и кухонная прислуга; вскоре все они выстроились вокруг и, полируя серебро, с изумлением наблюдали за прогоном. Танцевать перед аплодирующими официантами труппе еще не доводилось, и настроение мгновенно взлетело. В роскошном зале им подали жареную форель с дорогим вином и свежевыпеченными твердыми булочками и шоколадный торт с восхитительным кофе; к половине третьего все, хотя и крепко держались на ногах, стали клевать носом. Автомобиль доставил их обратно в «Адлон» для отдыха. Ужин предполагался в клубе — бесплатный, разумеется.

В шестифутовой мраморной ванне Гарольд долго лежал без движения, по привычке перед концертом нежась в горячей воде.

— Краны были золоченые, полотенца — бесконечной длины.

Беспрецедентное, чуть ли не благоговейное отношение официантов к нему и его товарищам наводило на мысль, что танцевать им вечером придется перед высокопоставленными нацистскими политиками. Гитлер? Только бы не он! Какой же я дурак, злился Гарольд, надо было не отступать и сперва все выяснить. Разрешить этот вопрос сразу же, едва Фуглер заикнулся про единственный концерт. Он проклинал свою робость, терзавшую его — как я понял — всю жизнь. И погрузился в воду с головой, решив, по собственным словам, утопиться, но в конечном счете передумал. А если они узнают, что он еврей? Из запертого чуланчика в укромном уголке памяти вырвались фотоснимки — картины гонений на евреев, мелькавшие в том году на страницах газет. Но американцу, скорее всего, не смогут ничего сделать. Благословляя судьбу за свой паспорт, он выбрался из ванны и, как был мокрый, дрожащий от страха, полез проверять, не исчез ли паспорт из пиджачного кармана. Чем ближе был правительственный концерт, тем сильнее Гарольда охватывало не радостное предвкушение, а беспокойство, и обернутое вокруг тела шикарное полотенце странным образом усиливало ощущение абсурдности ситуации. Стоя у высокого, задрапированного атласом окна и завязывая бабочку, он смотрел вниз на оживленную улицу, на чрезвычайно современный город с красиво одетыми людьми, которые останавливались у витрин, приветствовали друг друга, слегка касаясь шляп, ждали зеленого света на переходе, — и чувствовал себя очень глупо: так от почудившейся опасности перепуганный кот взлетает на дерево, а оказывается, это всего лишь тент хлопнул на ветру.

— Вдобавок я вспомнил слова Бенни Уорта о том, что дни нацистов сочтены: недалек тот час, когда рабочие вышвырнут их вон, — и подумал: может, все не так уж плохо?

Он решил пригласить всю труппу к себе в уборную. Пол Гарнер и Бенни Уорт пришли в смокингах, Кэрол Конуэй — в ослепительно-крас- ном прозрачном наряде. Все они немного нервничали: еще не бывало случая, чтобы Гарольд созвал их перед выступлением.

— Это пока только мои домыслы, но, кажется, сегодня вечером мы танцуем для мистера Гитлера.

Их прямо раздуло от тщеславия: вот это успех! Бенни Уорт, прирожденный командный игрок, сжал свой огромный кулак со сверкающим бриллиантовым перстнем, попортившим не один любопытный нос, и прохрипел сквозь сигарный дым: «Да не беспокойся ты, не хватало еще портить нервы из-за этого сукина сына».

Плакса Кэрол посмотрела на Гарольда глазами, из которых грозили хлынуть слезы:

— А они знают, что ты…

— Нет, — отрезал он. — Но завтра мы отсюда уедем. Я просто предупреждаю: не сбейтесь, когда увидите его в зале. Танцуйте, как обычно, а завтра мы сядем в поезд — ив Будапешт.

Над круглой сценой ночного клуба висела массивная люстра; сгусток мерцающих огней раздражал Гарольда, который не любил танцевать, когда над головой что-то висит. Розовые стены с мавританским орнаментом, столы цвета сочной зелени. Сквозь щелки в занавесе позади оркестра они наблюдали, как ровно в полночь управляющий герр Бикс остановил музыку, вышел на середину сцены, извинился перед переполненным залом за прерванный танец и, поблагодарив гостей за то, что они пришли, объявил: «долг» требует попросить всех освободить помещение. Поскольку обычно клуб закрывался около двух, люди решили, что случилось что-то экстраординарное, а под словом «долг» подразумевалось, что это как-то связано с властями, поэтому по залу пролетел лишь легкий ропот удивления и несколько сотен завсегдатаев, взяв свои вещи, вышли на улицу.