Предварительные решения

Но уже 25 ноября 1938 года наркомом внутренних дел стал Лаврентий Берия, и маховик репрессий, запушенный Ежовым после заговора Тухачевского, со скрипом и скрежетом стал останавливаться. Как раз за те несколько месяцев, что Михаил провел на больничной койке, Лаврентий Палыч успел почистить следственный аппарат и даже начать реабилитацию незаконно осужденных.

Поэтому сразу после выздоровления, вместо ареста и следствия, Михаила Григорьевича, тогда еще, или правильнее, уже получившего «фамилию» Федотов, пригласили работать в 5-й (иностранный) отдел Главного управления госбезопасности НКВД СССР, в 6-е (испанское) отделение.

И опять болезнь избавила Михаила если не от следствия, то уж точно от многих неприятностей. Коварный весенний воздух Москвы снова уложил команданте на больничную койку с воспалением легких. Так что об аресте своего начальника и тезки Михаила Петровича Фриновского «товарищ Федотов» узнал из газет, находясь на излечении в Московском коммунистическом военном госпитале № 393.

После выздоровления его переводят во 2-е (польское) отделение, где он и работает до начала Второй мировой войны уже под руководством Павла Михайловича Фитина. В начале октября 1939 года Михаила Григорьевича переводят на малозначимую должность в МИД, официально – по состоянию здоровья.

На самом деле он «спецтуристом» отправляется в оккупированную Германией Польшу, где занимается разработкой сети «польских антигерманских ячеек», переданных госбезопасности какой-то непонятной разведывательной структурой РККА. В ноябре 1940 года Михаила Григорьевича неожиданно вызывают в Москву.

Еще более неожиданным стало то, что сам начальник 5-го отдела ГУГБ НКВД СССР старший майор государственной безопасности Павел Михайлович Фитин назначил встречу не в здании управления, а на конспиративной квартире.

Сначала Михаила, всего несколько часов как прилетевшего в Москву и думающего еще на немецком языке, огорошили присвоением внеочередного звания – капитан государственной безопасности, затем взяли расписку о неразглашении и, наконец, дали ознакомиться с копией одного рапорта.

Суть его заключалась в том, чтобы в случае войны устроить террор среди среднего, а если получится, и высшего звена инженеров-конструкторов, работающих на оборонных предприятиях и в конструкторских бюро противника. Автор рапорта справедливо указывал, что если для подрыва станка требуется всего несколько сотен грамм взрывчатки, то для причинения значимого урона, скажем, всего одному цеху, взрывчатки понадобится уже несколько центнеров. Понятно, что такая диверсия имеет крайне низкую вероятность успеха, а вот исполнители наверняка будут уничтожены.

Неизвестный автор предлагал альтернативную схему с акцентом на массовые террористические акты против ключевых работников оборонной отрасли. Для примера брался авиамоторостроительный завод концерна «БМВ» в Мюнхене. На первом этапе предполагалось внедрение или вербовка человека, который смог бы найти узкие места в производстве. Например, инженеров или слесарей высокого разряда, отвечающих за трудоемкие процессы в изготовлении двигателей. Скажем, специалистов и простых рабочих высокой квалификации, отвечающих за изготовление камер сгорания. На втором этапе собиралась информация о месте проживания, привычках, окружении, наиболее вероятных путях передвижения по городу. И наконец, на третьем этапе предлагалось одномоментное и массовое физическое устранение инженерных кадров с привлечением любых средств, вплоть до криминала. Понятно, что до владельцев компаний и главных конструкторов добраться будет трудно, но даже германская промышленность с ее резервами высококлассных специалистов не сможет моментально реагировать на такие потери.

Комиссар затушил очередную сигарету и прикрыл глаза, вспоминая разговор.

– Что скажете, Михаил Григорьевич? – начальник Иностранного отдела чуть дернул подбородком, указывая на синеющий печатями листок машинописного текста.

– О предложении ликвидировать, – разведчик чуть не сказал немецких, но вовремя прикусил язык, – вражеских инженеров-то? Павел Михайлович, вас интересует техническая возможность это осуществить или целесо-образность?

– И то и другое.

– Хорошо. Я скажу так. Эта инициатива, бесспорно, заслуживает самого серьезного обдумывания. Возможно, самым трудным будет внедрение нашего человека на завод, а целесообразность будет зависеть от полноты сведений, которые мы от него получим. Если на самом деле найти на предприятии узкие места, то это может сработать. Чисто технически, в Польше я бы взялся провести такие акции, агентура там как раз готовилась скорее для диверсий, чем для сбора информации.

– Да, кстати, что вы думаете о самих этих польских ячейках?

– Что думаю? Больше похоже на работу армейцев, мы действуем более тонко. Работа была проведена явно в спешке, хотя как могло быть по-другому? Никто ведь не ожидал, что Польша рухнет за несколько недель.

– Один человек точно ожидал.

– Вы, Павел Михайлович, имеете в виду товарища Сталина?

– Нет. Попозже вернемся к этому вопросу. Продолжайте.