Предварительный диагноз: смерть

Я почти ничего не вижу перед собой. Вокруг опускается странная пелена. Я останавливаюсь, вырываю руку.

Снимаю перчатку, протираю глаза и смотрю на мокрую от слёз ладонь.

– Я не хочу снова тебя хоронить!

Слова взлетают в тёмные своды потолка и тихо гаснут, как умирающие звёзды.

«Прости, старший. Прощай».

Я – пустота.

Мы идём по залитому кровью коридору. Обходим расплющенное тело паука и выходим на лестницу. Наверху слышны звуки бойни. Наш монстр ждёт на первом этаже, кромсая бесконечные толпы тварей. Артём меняет магазин, и мы бежим к выходу, расстреливая тянущиеся к нам лапы, зубы, когти, щупальца…

Широкая спина ангела-хранителя заслоняет собой двери, мы выскальзываем наружу и падаем в колючий холодный снег. На улице уже темно. Артём облегчённо смеётся, зачерпывает полную ладонь белых кристаллов воды и растирает по лицу.

Выбрались.

Но мясорубка внутри продолжается. Неистовый рёв Франкенштейна заставляет ныть барабанные перепонки. Решётки на окнах первого этажа ещё держатся, но долго они не простоят. И тогда обезумевшая орда захлестнёт нас кровожадным потоком злобы и ненависти. Нужно убираться отсюда.

Земля под нами вздрагивает. Новый толчок срывает с кровли кусок наледи. Угол здания внезапно резко проседает вниз. По стене протягивается жирная кривая трещина. Чуть дальше – ещё одна. Нас обдаёт шрапнелью из мелкой каменной крошки. Мы бросаемся в сторону, как можно дальше от агонии каменного Левиафана.

Вопли запертых внутри ублюдков обрываются, и на целую секунду воцаряется абсолютная тишина.

Откуда-то из-под земли раздаётся протяжный стон. Кажется, что вокруг больницы начинает колебаться сам воздух. Крыша проваливается, обнажая голые кости балок и перекладин.

Стон переходит в тягучий и невыносимый гул, который разряжается в пространство мощным «Х-Х-ХЭ-Э-Э-Э-Э-Э-ЭТ-Т-Т-Х-Х-Х-Х-Х». Прожигая низкое свинцовое небо, вздымается огромный столп света, охватывая всё здание призрачным оранжевым огнём. Чёрные стены валятся внутрь. Вся правая часть пансионата уходит под землю, разваливаясь на части, как гнилой зуб. Ещё один сильный толчок подбрасывает нас вверх и довершает разрушение.

Несколько минут я сижу на холодной земле и просто смотрю на заваленный каменными останками котлован. Там остался мой непутёвый брат, совсем ещё молодой Серёга, строгая, но улыбчивая медсестра… кажется, Марина…

Сопутствующий ущерб.

Я достаю из кармана телефон, делаю один звонок. Примерно через час нас встретят на трассе недалеко отсюда. Артём помогает встать Борису, затем оба поднимают меня. Окровавленные дождевики летят в снег. Сталевар морщится и переминается с ноги на ногу.

– Мужики, мне б приодеть чего, хотя бы ботинки, а то я так дуба дам, пока доберёмся.

На нём только лёгкие брюки и чёрная майка, которая явно ему мала. Да и нам с Артёмом в больничных пижамах тоже не особо тепло. Жилые корпуса для персонала стоят нетронутыми, поэтому мы идём туда. Только сейчас я замечаю, что окружающая нас территория изрыта норами. Комья земли на снегу, как хлебные крошки, указывают места, где обитали спящие. Судя по всему, везде.

По дороге Борис проверяет пистолеты, один выбрасывает, второй засовывает за пояс брюк. Артём делает то же самое и скидывает бесполезный автомат в снег. У меня примерно ещё четверть рожка. Пусть будет.

Мы доходим до первого домика, выкрашенного в кирпично-красный цвет. Борис первым взбегает по ступенькам крыльца, распахивает дверь и замирает. Я иду немного дальше и не сразу понимаю, что происходит. Вижу только, что фигура сталевара застыла в проёме. Слышу подряд несколько выстрелов, а затем он странно дёргается, и его голова начинает биться о дверной косяк.

Раз, другой, третий…

Хруст проломленного черепа, и он мешком оседает на дощатый пол.

Аркадий Степанович прижимает к себе какие-то бутылки, делает шаг, выходя на крыльцо.

Я передёргиваю затвор, вскидываю автомат.

Бывший главврач видит меня, разевает треугольную пасть и визжит.

На этот раз я стреляю ему прямо в рот. Один шаг – один выстрел.

БАМ! БАМ! БАМ! БАМ!

Его откидывает назад, внутрь домика.

БАМ! БАМ! БАМ!

Я подхожу к извивающемуся телу и продолжаю в упор всаживать пулю за пулей. Когда патроны заканчиваются, я начинаю бить прикладом.

Влажный хруст костей играет мне лучшую в мире музыку.

Я – пустота.

Я – ненависть.

Я – боль.

21

На дворе стоит хороший тёплый июньский вечер. Прошло уже почти полгода, но я всё ещё просыпаюсь среди ночи от собственного крика. Хотя уже реже, и это радует.

Артёма я забрал с собой, в Москву. Устроил на работу в наше агентство. Ему нравится. Он иногда заезжает ко мне на выходных. Собираем удочки и едем на рыбалку или просто на природу.

Шашлычок, пивко, пляж – всё, как у людей. Прогулки в тонком мире я свёл почти к минимуму.

Он в шутку называет меня Деда Лёша. Потому что теперь я полностью седой. Но я не жалуюсь, девушки в восторге…

Необычно.

Какое-то время мы следили за полыхающими заголовками челябинских газет о взрыве газа в пригородном пансионате.

Жертвы. Халатность. На особом контроле у Следственного Комитета.

Не хотел бы я быть следователем этого дела.