Предварительный заезд

– Очень слабо. Дело в том, что мне известно, как русская команда добиралась до Англии, где они жили и как выступали. Таким образом я проверю, является ли Борис тем, за кого себя выдает. К тому же, говоря о всякой ерунде, он успокоится и не будет так страстно настаивать на своем мнении.

– Мой Бог! – сказал Йен и подмигнул мне.

– Спросите его.

– Хорошо. – Он обернулся к Борису и перевел мой вопрос.

Борис с нетерпением в голосе ответил, что они ехали в лошадиных фургонах через всю Европу до Гааги, оттуда фургоны морем доставили в Англию, прицепили к тягачам и отвезли в Бергли, где они остановились в отведенных им помещениях.

– Сколько было лошадей и сколько людей? – спросил я.

Борис сказал, что лошадей было шесть, и запнулся на количестве людей.

Я подумал, что причиной заминки послужило то, что русские оплатили только семь "человеческих" билетов, а на самом деле провезли десять человек, если не больше.

– Обратите это в шутку, – попросил я Янга. Ему это удалось. Борис, да и все остальные, чуть не рассмеялись. Это помогло ослабить напряжение, которое начало вновь приближаться к критической черте.

– Они хотели бы знать, о скольких вам известно, – сказал Янг.

– Билеты были куплены для шестерых жокеев и тренера, но трое или четверо конюхов проехали в лошадиных фургонах. Мне об этом сказал пассажирский агент. Они были так удивлены, что даже не рассердились.

Ян перевел мой ответ и вызвал еще один приступ одобрительных звуков.

Борис рассказал о выступлении русской команды гораздо подробнее, чем помнил я, и у меня не осталось никаких сомнений в том, что он действительно участвовал в этих соревнованиях. К. тому же он успокоился, его суровость ослабела, и мне показалось, что можно потихоньку возвращаться на минное поле.

– Отлично, – сказал я. – А теперь спросите его, был ли он знаком с Гансом Крамером. Не приходилось ли ему разговаривать с ним, а если да, то на каком языке.

Услышав вопрос, Борис напрягся, но ответил относительно спокойно. Йен Янг перевел:

– Да, он разговаривал с Гансом Крамером. Они говорили понемецки, хотя Борис знает его очень плохо. Он еще раньше встречал Ганса Крамера, им приходилось участвовать в одних соревнованиях, и они были хорошо знакомы.

– Спросите его, о чем они говорили, – попросил я.

Ответ был очень коротким. Борис пожал плечами – дескать, о чем тут говорить.

– О лошадях. О скачках. Об Олимпиаде. О погоде.

– А о чем-нибудь еще?

– Нет.

– В разговорах не упоминались игра в триктрак, игорные клубы, гомосексуалисты или трансвеститы?

По тому, как все присутствующие затаили дыхание, я понял, что если Борис говорил о таких вещах, то ему лучше в этом не признаваться. Но его отрицательный ответ прозвучал вполне естественно.

– Знает ли он Джонни Фаррингфорда? – спросил я.

Выяснилось, что Борису знакомо это имя, он видел выступление Джонни, но общаться им не доводилось.

– Видел ли он Ганса Крамера и Джонни Фаррингфорда вместе?

Борис вновь ответил отрицательно.

– Был ли он поблизости, когда Ганс Крамер умер?

Ответ я узнал по спокойной реакции Бориса прежде, чем Йен перевел слова.

– Нет, не был. Он закончил дистанцию кросса до выступления Крамера.

Он видел, как Крамер взвешивался... это правда? – усомнился Янг.

– Да, – подтвердил я. – Чтобы соревнования были справедливыми, лошади должны нести одинаковый груз. У выхода на скаковой круг находятся весы, и там наездников с седлами взвешивают перед стартом и сразу же после финиша.

Как выяснилось, Борису пришлось дожидаться, пока закончат взвешивать Крамера. Он пожелал Крамеру удачи – "Alles Gute".

Мрачная ирония понравилась слушателям, сидевшим у противоположной стены.

– Пожалуйста, спросите Бориса, почему он думает, что Ганс Крамер был убит?

Я намеренно поставил вопрос в категоричной форме, Янг так же его перевел, и Борис сразу же вновь встревожился.

– Он слышал, что кто-то утверждал это? – решительно спросил я, чтобы пресечь волнение.

– Да.

– И кто именно это был?

Этого Борис не знал.

– Борису прямо сказали об этом?

Нет, Борис случайно услышал разговор. Я понимал, почему Йен сомневается в правдивости всей этой истории.

– Спросите, на каком языке шел разговор.

Борис сказал, что беседовали по-русски, но это сказал не русский.

– Он имеет в виду, что этот человек говорил по-русски с иностранным акцентом?

– Именно так.

– И что это был за акцент? – терпеливо спросил я. – Какой страны?

На этот вопрос Борис ответить не смог.

– Где находился Борис, когда услышал разговор?

При этом, казалось бы, невинном вопросе в комнате воцарилась напряженная тишина. В конце концов Евгений Сергеевич Титов обратился к Янгу с какой-то длинной фразой.

– Они хотят, чтобы вы поняли, что Борис находился там, где не должен был быть. Если он скажет вам об этом, то окажется в ваших руках.

– Понятно, – ответил я. Вновь возникла пауза.

– Я думаю, они ожидают, что вы пообещаете никому не говорить, где он был, – подсказал Йен.

– Возможно, будет лучше, если он просто перескажет то, что слышал.

Последовало краткое общее совещание. Но, видимо, русские заранее решили, что мне следует все это знать.