Предварительный заезд

Гудрун была из Западной Германии, из Бонна. Ее присутствие озарило комнату Стивена – каморку восемь на шесть футов, где помещались кровать, стол, заваленный книгами, стул и застекленный книжный шкаф. На полу лежал маленький коврик, высокое узкое окно прикрывали куцые зеленые занавески.

– Отель "Риц", – иронически хмыкнул я.

– Мне повезло, – возразил Стивен, вынимая из книжного шкафа три кружки и освобождая для них место на столе. – Русские студенты живут в таких комнатах вдвоем.

– Если бы тут было две кровати, то невозможно было бы открыть дверь, – возразил я.

– Можно, если постараться, – пожала плечиком Гудрун.

– И никаких выступлений протеста? – поинтересовался я. – Никакой борьбы за лучшие условия жизни?

– Это не допускается, – серьезно сказала Гудрун. – Любой, кто попробует протестовать, будет немедленно отчислен.

Она прекрасно, почти без акцента говорила по-английски. Стивен сказал, что русский язык она тоже знает очень хорошо. Сам он сносно владел немецким и свободно говорил по-французски. Я вздохнул про себя: сам я не достиг успехов в иностранных языках. Стивен отправился готовить чай.

– Не ходите со мной, – заявил он. – Кухня просто гадкая. Она одна на двенадцать человек. Предполагается, что все мы убираем ее по очереди, так что никто этим не занимается.

Гудрун села на кровать и спросила, как мне понравилась Москва.

– Очень понравилась, – ответил я, опустившись на стул. Потом я спросил, нравятся ли ей ее занятия, и она ответила, что очень нравятся.

– Если русские настолько не желают общаться с иностранцами, то почему же они приглашают в университет иностранных студентов? – поинтересовался я.

Девушка окинула взглядом стены. Мне с каждой минутой становилась все более понятной гнетущая обстановка, в которой жили здесь студенты. Стены в буквальном смысле имели уши.

– Мы в Москве по обмену, – объяснила она. – Стивен учится здесь, а в Лондоне – русский студент. А за меня послали студента в Боннский университет. Они коммунисты.

– Раздают Евангелия и набирают рекрутов?

Она кивнула, с несчастным видом глядя на стены и явно не одобряя моей откровенности. Я вернулся к более безопасной болтовне. В это время явился Стивен и пролил бальзам на мою израненную душу.

– Сейчас я вам кое-что покажу, – сказал молодой человек, отправляя в рот последнее пирожное. – Маленькие хитрости.

Пересев на край кровати, он достал магнитофон, включил его и театральным жестом прижал к стене около моей головы.

Ничего не произошло. Он переставил его в другое место. Результат был тот же самый. Наконец Стивен аккуратно приложил его к стене над кроватью.

Из динамика раздался высокий скулящий звук.

– Абракадабра! – провозгласил Стивен, выключив магнитофон. – Если стена нормальная, то звука нет. А вот если в стену вделан действующий микрофон... Результат вы видели.

– А они знают о ваших исследованиях? – спросил я.

– Конечно. Хотите взять с собой? – Он указал на магнитофон.

– Очень.

– Тогда я сбегаю выпишу пропуск, чтобы вы могли его вынести.

– Пропуск?

– Вы не сможете выйти отсюда с какими-нибудь вещами. Это объясняют борьбой с воровством, но на самом деле это их обычное желание до мелочей знать все, что происходит.

Я посмотрел на стену. Стивен засмеялся.

– Если вы не жалуетесь на кровавую советскую систему, то они могут подумать, что вы затеваете какое-нибудь злодеяние.

В коридоре был телефон, и я позвонил Юрию Ивановичу Шулицкому. Стивен сказал, что этот аппарат безопасен, а домашние телефоны прослушивались только у известных диссидентов. Юрий Иванович Шулицкий не мог быть диссидентом: иначе его не посылали бы наблюдателем в Англию и другие страны.

Трубку подняли сразу.

– Я говорил с Николаем Александровичем, – сказал он. – Мы встретимся завтра.

– Большое спасибо.

– Я подъеду на автомобиле к гостинице "Националь" в десять часов утра. Вас устроит?

– Вполне.

– В десять часов. – Шулицкий с грохотом бросил трубку, прежде чем я успел спросить, как узнать его или его машину. Очевидно, он считал, что я узнаю его, когда увижу.

Стивен набрал второй номер. В трубке глухо гудело. После десяти сигналов мы решили было сдаться, но вдруг гудки смолкли, и послышался негромкий голос.

– Это Миша, – сказал Стивен.

– Поговорите с ним, так будет проще, – предложил я.

– Он хочет увидеться с вами сегодня вечером, – сообщил мне Стивен.

– Говорит, что завтра утром с двумя лошадьми уезжает в Ростов. Начинаются снегопады, и лошадей решили отправить на юг. Николай Александрович, то есть мистер Кропоткин, уедет на следующей неделе. Это решили только сегодня.

– Отлично, – ответил я. – Где и когда?

Стивен спросил и записал довольно длинное объяснение.

– Так, – сказал он, вешая трубку. – Это довольно далеко от центра.

Думаю, что это в одном из жилых районов. Он сказал, что будет ждать снаружи, и предупредил, чтобы вы не говорили по-английски, пока он не разрешит.

– Разве вы не поедете?

– В моем присутствии нет необходимости. Миша говорит по-английски. С этими словами он вручил мне адрес, написанный русскими буквами. – Покажите эту записку водителю такси, и он отвезет вас. А вечером встретимся в "Арагви".