Предвечный трибунал: убийство Советского Союза

Имелся еще столик в углу, за которым Горбачев любил пить кофе, и небольшой книжный шкаф. Пол застилали дорогие ковры. А потолок был куполообразным, под ним сияли огромные хрустальные люстры[32]. Храм, да и только.

К кабинету примыкала комната отдыха, в которой генсек, по его словам, так никогда и не прилег, даже чувствуя себя неважно. О да. «Все-то ты в трудах, государь, все в трудах… аки пчела».

Рыжков прошел через сумрачную приемную, где сидела сумрачная охрана и личные секретари Горбачева. Оттуда можно было попасть и в «Ореховую» комнату, обшитую панелями этого дерева, где политбюро обычно решало вопросы, – но шеф вызвал лично к себе.

Предсовмина вошел беззвучно, и его не сразу заметили. Он решил на всякий случай воспользоваться этим и разведать обстановку: хоть пару фраз – о чем тут без него?

Горбачев и Лигачев сидели спиной к двери, и генсек втолковывал:

– Плановая экономика – это вчерашний день. Нужно перейти к свободному рынку, он сам себя организует, стихийно.

– Погодите, Михал Сергеич. Как же без планирования?! Да мы все в жизни планируем, без этого никак! Вот вы захотели стать юристом – и составили план: приехать в Москву, поступить в МГУ, окончить… А если б ждали, пока стихийно станете юристом?

– Это демагогия, – отрезал генсек. – Егор, ты что, против перестройки?

– Конечно нет, Михал Сергеич! Однако… меру надо знать. Помните, Ленин говорил: «У нас ужасно много охотников перестраивать на всяческий лад, и от этих перестроек получается такое бедствие, что я большего бедствия в своей жизни и не знал. Не перестраивать, а, наоборот, помочь надо исправить те многочисленные недостатки, которые имеются в советском строе и во всей системе управления, чтобы помочь десяткам и миллионам людей»[33].

Горбачев уважительно покачал головой и языком цокнул:

– Наизусть помнишь? Ну ты молодчик, Егор… Однако ты мне Ильича в нос не суй, тогда ситуация другая была. О, Коля пришел!

Он повернулся к Рыжкову, но вставать не стал, так руку протянул.

– Я что тебя звал-то: пора Гришина менять, засиделся. У тебя мысли есть?

Речь шла о Викторе Гришине, который руководил столичной парторганизацией (то есть всей Москвой) уже почти двадцать лет. Кадр он был старый, брежневский, и годами не юн – короче, в перестройку не вписывался. Это было ясно каждому.

Рыжков осторожно прозондировал почву, вопросом на вопрос:

– Я надеюсь, у вас уже есть предложения?

– Да. Туда нужен крепкий боевой товарищ. Наше мнение с Егором Кузьмичом, что это Ельцин. Твое мнение?

Рыжков кадровых вопросов не трогал, его поглощала экономика – но тут даже он изумился:

– Бориску на царство?!

Впрочем, нет, он сказал иначе:

– Ельцина? Да вы что?! Я считаю, он совершенно не годится.

– Это почему? – с прищуром спросил генсек.

– Москва ведь. Тонкое дело. Тут сосредоточена почти вся элита – и научная, и творческая, к ней подход нужен. А Борис Николаич… как бы выразиться, чтоб не обидеть… дуболом.

– Что ты, Николай, он же строитель! – удивился Лигачев.

Предсовмина возразил:

– По диплому – да. А по характеру – как раз наоборот. Думаю, из Свердловска его тоже зря перевели. Большая власть ему противопоказана.

– Спасибо за мнение, – сухо ответил Горбачев. Стало ясно, что уже все решено. Зачем звали?

– Я вас не убедил, и вы пожалеете о таком шаге. Когда-нибудь станете локти кусать, но будет поздно! – на прощание предрек Рыжков. И, как мы знаем, угадал. Конечно, если передача власти Ельцину не планировалась генсеком с самого начала…

– Истец, вы можете что-то добавить?

Задумавшись, я не сразу понял, что это адресовано мне.

К чему добавить? Вдруг я что-то упустил? Сколько времени я не слышал происходящего?

Я огляделся. Рыжков все еще двигался к двери. Ну надо же! Значит, всего на пару секунд отключился… Такое бывает, что целая картина выстраивается в разуме мгновенно, особенно во сне.

Я вышел на трибуну:

– У вас возникала надобность переломить стальную проволоку? Наверняка. Если вы будете тянуть ее изо всех сил – она лопнет? Да ни в жизнь! А вот если гнуть ее вправо-влево, сломается очень скоро. Не шумите, это не бред, сейчас поясню. Обвиняемый так же гнул страну в разные стороны: постоянно давал взаимоисключающие, противоречивые указания.

– Да бред! – бросил генсек.

Я возразил:

– Тогда объясните слова вашего ближайшего соратника Лигачева: «В сфере политики начались зигзаги, импровизации и расшатывания партии, государства, социальное и политическое перерождение… Страну все сильнее лихорадило, пока она не попала в разрушительный флаттер. Считаю, что этот специальный термин – флаттер – очень хорошо характеризует случившееся со страной. Он означает сильнейшую, вплоть до полного разрушения, вибрацию самолета при неверно выбранном режиме полета»[34]. Напомню: Егор Кузьмич окончил авиационный институт, так что подобные термины для него родные.

Горбачев начал отвечать:

– Страну лихорадило, потому что мы получили тяжелое наследие…

– …командно-административной системы. Понятно, – закончил за него Судья.

Генсек продолжил: