Предвестники табора

«Стол покупок» (рядом с которым уже расположились Марья Ильинична со своей правнучкой; несколько собак и одна кошка расселись возле Олиных ног) — старая стиральная машина с голубоватой железной крышкой. Валентина переливает молоко в зеленый кувшин, засовывает деньги в нагрудной карман своей майки.

После этого начинается разговор.

— Идете на собрание? Завтра в полдень, — спрашивает Валентина у Марьи Ильиничны.

— Да, иду. Конеж… Я каждый-то год хожу.

Олю, конечно, подмывает сообщить: «И мы тоже идем — вся наша компания с проезда», — но она легко справляется с собой; грядущее Мишкино выступление должно оставаться в тайне.

Тут Валентина говорит, что давно пора поставить в нашем поселке охрану. Настоящую, — на этом слове она акцентирует внимание.

— Мелицианеров на ворота, что ль? Этж уйму денег стоит.

— Ну так все равно лучше, чем самим потом расхлебывать. Это-то… молодчиков-то поймать надо… их сразу и словят, если охрану поставят.

— Да, вы, конеж, с этими ограблениями правы.

В этот момент разговор конечно еще не обречен перейти конкретно на Перфильева. Марья Ильинична все думает, попрощаться или все-таки обсудить это событие — что сторож на днях заходил на их пролет, «наводчиков искать в сером доме… Лешки-электрика»; в результате… все же таки переводит разговор на сторожа.

— Вот об этих наводчиках я, если честно, вообще впервые и услышала. Когда узнала, что он за ними ходил к вам на пролет, — говорит молоканка.

После этих слов Оля, слушавшая до этого вполуха, резко поднимает голову и почти минуту смотрит на молоканку широко открытыми глазами; не отводит взгляда. Лицо у молоканки гладкое не смотря на то, что ей уже больше семидесяти пяти; и эту гладкость, даже моложавость все, конечно, объясняют тем, что «Валентина все время пьет свое молоко». Надо сказать, во время разговора с покупателями она всегда приветливо улыбается, не просто из вежливости, но с прямодушной искренностью; в карих глазах — яркий и влажный блеск; но теперь, когда речь заходит о Перфильеве, улыбка на ее лице быстро остывает и сходит на нет; говорить Валентина начинает торопливо, то и дело бросая взгляды в сторону или себе под ноги и закусывая губу.

Легкие подозрения по поводу Перфильева, таящиеся у Ольки где-то внутри, моментально всплывают на поверхность, превращаясь уже в осознанные и вполне обоснованные. (Позже она уже очень подолгу думала и соображала, соображала и думала, и избавиться от своих мыслей не могла да и не хотела, даже не смотря на то, что постоянно твердила себе: «Глупости!.. Наверное, я все слишком преувеличиваю… слишком много значения придаю…» — напротив, это только еще более разгоняло ее, углубляло подозрения, и каждый раз неизменно заканчивалось тем, что Оля прибавляла себе: «Слишком много? Не знаю…» Это самое «не знаю» и заставляло ее обдумывать снова и с еще большим основанием.

— …я как раз-таки насчет этой охраны и говорю потому, что с Перфильевым-то не сваришь каши.

— В каком смысле?

— В прямом. Не доверяю я ему и все.

— Эт почему? — спрашивает Марья Ильинична.

Тут молоканка бросает многозначительный взгляд на Олю; до Марьи Ильиничны тотчас доходит смысл этого взгляда, и она отсылает Олю домой, протягивая ей кувшин молока.

Оля уходит с участка. Может быть, немного и досадуя, а все же главное, что ее занимает: эпизод прошедшей ночи и то, о чем сказал Серж — за игрой в карты, вчера. Оля все настойчиво повторяет себе под нос: «Не понимаю, ничего не понимаю… как же так?» — и качает головой.

Эпизод 9 ПРЕДВЕСТНИКИ ТАБОРА В ИНТЕРЕСНОМ ЛЕСУ

(Рассказывает Максим Кириллов)

I

Через несколько лет, когда у меня появится видеокамера, мне придет идея одного операторского хода: некоторое время — съемка садовых деревьев с частым нажатием кнопки «Приближение», — чтобы ничего уже не оставалось, кроме сочной салатовой мозаики, затем внезапно, с бешеной скоростью объектив отводится в сторону или, возможно, оператор (то есть я) вращается вокруг собственной оси, вкапываясь в землю подошвами ботинок, — сад превращается в бегущий несфокусированный хаос; затем на ходу камера отключается, и следующая съемка — уже в другом месте, в лесу, но потенциальный зритель сразу же должен разгадать это.

(Как?

Зелень обильнее и беспорядочнее; левый нижний уголок экрана захватил треугольный кусочек коричневой тропинки).

«Ага! Где я теперь?» — шепчет ему восприятие.