Предводитель волков

Он встает из глубин моей памяти одетым в треуголку, зеленую куртку с посеребренными пуговицами, плисовые штаны и высокие кожаные гетры, с ягдташем на плече, ружьем в руке, коротенькой трубкой в зубах.

Поговорим немного об этой трубке.

Она не просто принадлежала Моке — она сделалась его неотъемлемой частью.

Никто никогда не видел Моке без нее.

Если Моке случайно вынимал трубку изо рта, он держал ее в руке.

Трубка, сопровождавшая Моке в самых густых чащах, должна была как можно меньше соприкасаться с твердыми телами, способными вызвать ее разрушение.

Гибель хорошо обкуренной трубки была для Моке почти невосполнимой потерей.

Поэтому чубук трубки Моке был не длиннее пяти или шести линий, к тому же, из этих пяти-шести линий, могу вас уверить, три приходились на стержень птичьего пера.

Привычка не выпускать изо рта трубку привела к образованию щели между четвертым резцом и первым коренным зубом слева, почти уничтожив при этом оба клыка, и породила другую привычку — говорить не разжимая зубов, отчего все, что произносил Моке, звучало очень решительно.

Впрочем, это становилось еще более заметным, когда Моке на минуту вынимал изо рта трубку и уже ничто не мешало челюстям соединиться, а зубам сжаться так плотно, что вместо слов выходило невнятное шипение.

Вот вам внешность Моке.

Следующие строки дадут описание его характера.

4

Однажды утром Моке вошел в спальню к моему отцу, еще лежавшему в постели, и встал перед ним, прямой, как придорожный столб.

— Ну что, Моке, — спросил его мой отец, — в чем дело, чему я обязан честью видеть тебя так рано?

— Дело в том, мой генерал, — серьезно ответил Моке, — что я окошмарен.

Сам того не подозревая, Моке обогатил французский язык новым выражением.

— Ты окошмарен? — повторил отец, приподнявшись на локте. — Ох, парень, это опасно!

— Вот так-то, мой генерал.

И Моке вынул изо рта свою трубку, что проделывал крайне редко и лишь в исключительных случаях.

— А давно ли ты окошмарен, бедный мой Моке? — поинтересовался мой отец.

— Уже неделю, мой генерал.

— И кем же, Моке?

— О, это я точно знаю, — отвечал Моке, сжав зубы донельзя, так как трубка была у него в руке, а рука за спиной.

— Ну, так могу я, наконец, тоже это узнать?

— Это сделала мамаша Дюран из Арамона. Вам же известно, генерал, что она ведьма.

— Да нет, Моке, клянусь, я этого не знал.

— Но я-то знаю, я видел, как она летела на шабаш верхом на помеле.

— Ты сам видел, Моке?

— Вот как вас вижу, мой генерал; к тому же у нее есть старый черный козел, которому она поклоняется.

— А за что она тебя окошмарила?

— Она мне отомстила за то, что я застал ее в полночь отплясывающей свой дьявольский танец в вересковых зарослях у Гондревиля.

— Моке, это серьезное обвинение, и я бы советовал тебе прежде чем повторять публично то, что ты мне сказал, собрать кое-какие доказательства.

— Доказательства? Еще чего! Вся деревня и так знает, что в молодости она была любовницей оборотня Тибо.

— Черт возьми, Моке, этого нельзя так оставить!

— Я и не оставлю, а расквитаюсь со старой кротихой!

Выражение «старая кротиха» Моке позаимствовал у своего друга, садовника Пьера, всей душой ненавидевшего кротов и называвшего этим именем любого своего врага.

5

«Этого нельзя так оставить!», — сказал мой отец.

Не то чтобы он поверил в кошмар Моке — даже и поверив, он все равно не мог считать, что мамаша Дюран «окошмарила» его сторожа, конечно же нет; но моему отцу известны были предрассудки наших крестьян, он знал, что в деревнях многие все еще верят в порчу. Он слышал рассказы о нескольких случаях страшной мести околдованных, считавших, что разрушат чары, убив колдуна или ведьму, а Моке говорил о мамаше Дюран с такой угрозой в голосе, так сжимал при этом ружье, что мой отец счел необходимым поддакнуть сторожу, чтобы убедить его ничего не предпринимать, не посоветовавшись прежде с ним.

Решив, что он приобрел достаточное влияние на Моке, мой отец рискнул предложить:

— Но, перед тем как с ней расквитаться, милый мой Моке, ты должен убедиться в том, что не можешь избавиться от своего кошмара.

— Это невозможно, мой генерал, — уверенно ответил Моке.

— Как невозможно?

— Я все перепробовал.

— И что же ты делал?

— Для начала я выпил на ночь большую чашку горячего вина.

— Кто тебе это посоветовал? Господин Лекосс?

Господин Лекосс был известным в Виллер-Котре врачом.

— Господин Лекосс? — повторил Моке. — Ну нет! Он не умеет снимать порчу. Нет, черт возьми, это не господин Лекосс!

— Тогда кто же?

— Пастух из Лонпре.

— Выпил чашку горячего вина, скотина! Ты, наверное, был после этого мертвецки пьян?

— Половину выпил пастух.

— Тогда понятно, почему он тебе его прописал. И чашка горячего вина не помогла?

— Нет, мой генерал. Ведьма всю ночь топтала мою грудь ногами, как будто я ничего не принимал.

— Что же ты еще делал? Я думаю, ты не ограничился чашкой горячего вина?

— Я поступил так, как поступаю, когда хочу поймать хитрого зверя.

Моке выражался очень своеобразно; нельзя было заставить его произнести «хищный зверь»; каждый раз как мой отец говорил «хищный зверь», Моке отвечал: «Да, генерал, хитрый зверь».