Предыстория беларусов с древнейших времен до XIІI века.

Похожий кризис имел место и в ареале поянешти-лукашевской культуры. Ее классические памятники исчезают уже в последние десятилетия до н. э. На севере их ареала формируется смешанная звенигородская группа, сочетающая черты пшеворской, сарматской и гето-дакийской культур.

Особое значение на этом фоне имеют сообщения Тацита о бастарнах и венетах. Название бастарнов в его время было уже почти вытеснено термином «певкины», которых только «некоторые называют бастарнами» (Peucini, quos quidam Bastarnas vocant). Наиболее вероятно, что бастарнская идентичность частично сохранилась в тех романизированных группах, которые сочетали полесско-зарубинецкий компонент с пшеворским: зубрицкой, типов Рахны и Гриневиче Бельке. Эта идентичность конкурировала с идентичностью певкинов — первоначально локальной группой бастарнской общности, представленной поянешти-лукашевской культурой. В рассматриваемое время эта группа переместилась из низовьев Дуная в более северные области и распространила свое влияние на потомков зарубинцев. Последнее упоминание о бастарнах датируется 280 годом н. э., когда император Проб позволил им переселиться в границы Римской империи, где они, видимо, и ассимилировались (4).

Непосредственными соседями певкинов Тацит называет венетов, которые «обходят разбойничьими шайками все леса и горы между певкинами и феннами» (nam quicquid inter Peucinos Fennosque silvarum ac montium erigitur latrociniis pererrant). Относительно феннов Тацит подчеркивает их «чрезвычайную дикость и убожество», характеризуя как бродячих охотников с костяными стрелами, живущих в шалашах и одетых в шкуры.

Практически все исследователи отождествляют феннов с носителями археологических культур, не затронутых процессами латенизации и романизации. Это могли быть либо культуры штрихованной керамики, днепро-двинская и юхновская, либо размещенная еще севернее дьяковская (сходство этнонимов «фенны» и «финны» вряд ли было чем-то большим, чем простым созвучием). В любом случае локализация венетов хорошо отвечает ареалу позднезарубинецких групп, которые переросли затем в киевскую культуру.

Находит археологическое соответствие даже блуждание венетов по лесам около феннов. Как раз в это время отмечается проникновение зарубинецкого культурного импульса в ареалы днепро-двинской и юхновской культур. В поречье Десны это приводит к возникновению почепской группы позднезарубинецкой общности. Ее влияние ощущается вплоть до самых верховьев Десны, в верхнем слое позднеюхновского городища Полужье (5). Во II веке н. э. почепская группа исчезает. Вероятно, ее миграция в ареал верхнеокского варианта юхновской культуры привела к превращению последней в мощинскую культуру, типологически схожую с киевской. В верховьях Днепра и Сожа позднезарубинецкий импульс маркирует хронологический горизонт памятников типа среднего слоя Тушемли. Его особенностью является присутствие керамического стиля, типологически связанного с наследием зарубинецкой группы Чечерск — Кистени (6).

Сведения Тацита касаются и пространств севернее Карпат, где он последовательно (с юга на север) перечисляет лугиев, готгонов, ругиев и лемовиев, причем два последних народа находятся уже непосредственно на берегу моря (Океана, по Тациту). В таком случае лугии хорошо соответствуют западной части пшеворской культуры, не испытавшей зарубинецких импульсов, а готтоны (готы), ругии и лемовии (первоначальное имя гепидов?) — трем группам вельбарской культуры на начальном этапе, которые выделяет В. Новаковски (7). Еще севернее, уже среди Океана, живут знаменитые своим флотом свионы — предки шведов.

Затем Тацит возвращает описание на южное побережье Балтики, которую на сей раз называет Свебским морем. Направо (на восток) от ругиев и лемовиев он размещает эстиев, в стране которых добывают янтарь. В отличие от своего предшественника Плиния, Тацит владеет информацией об этих местах уже не мифической, а вполне определенной. Он даже знает, что язык эстиев отличен от германского (Тацит считает его похожим на язык бриттов, т. е. одной из групп кельтов).

Археологически территория эстиев соответствует самбийской (богачевской) культуре, возникшей в I веке н. э. на части территории предшествующей культуры западнобалтских курганов (8). В других частях последней, в низовьях Немана и на куршском побережье, одновременно формируются две группы грунтовых погребений, из которых куршская отличается наличием каменных венцов вокруг могил. Далее на восток, в западной части ареала штрихованной керамики, распространяется культура курганов с такими же каменными венцами, в некоторых чертах похожих на западно-балтские. Все они в дальнейшем имели характерную ошершавленную керамику, которую можно считать «визитной карточкой» ранних балтов (9).