— Генетическая архитектура тёмных базируется на алчности и эгоизме, я объяснял. Сияющие условно разделяют тёмные расы на «благородные» и «неблагородные». Первые не имеют в своём строении паразитарной доминанты, строение вторых полностью на ней зиждется. Но вне зависимости от степени паразитарности, алчность и эгоизм присущи всем разумным видам низкоэнергетического пространства. Они ничего не делают без оплаты. Никто из них не поделится изобретением с другим просто так, как не станет всю жизнь кормить творца, потому что получает от него изобретения, или мастера, потому что получает от него оборудование. Им нужны деньги, чтобы показывать себе подобным, кто лучше. Лучше у них всегда тот, у кого денег больше. Потому что идеал тёмных — это паразит, получающий все блага, и ничего не творящий сам. — Наставник Зигфрид коротко качнул подбородком. — Об этом подробно поговорим на соответствующем занятии. Итак, результатом технократии тёмных является то, что они всегда находятся в поиске ресурсов. На какой бы стадии научно-технического прогресса они не находились, ресурсов им отчаянно не хватает. Свои земли они эксплуатируют нещадно, многие из них давно опустошены, отравлены и ядовиты. Богатая верхушка всеми силами старается отделиться от черни, единственный удел которой — быть рабами и выполнять волю хозяев. Где явно, где скрыто — кому как повезёт. И нетронутые миры сияющих манят тёмных своими богатствами. Мы бережно относимся к своим колыбелям жизни. Наши строения и бытовые механизмы создаются из природных материалов, высокочувствительных к присутствию сияющих. В качестве аналогии можно привести обычный природный алмаз. В обычных условиях он сверхстабилен и способен существовать едва ли не вечно. Но стоит поместить его в область горячего инертного газа, алмаз начнёт трансформацию в графит. Все творения сияющих, в прямую задачу которых не входит существовать бесконечно долго, устроены по сходному принципу. И если сияющие забросят усадьбу, бытовую фабрику или городской центр Истины, то с течением времени все строения примут решение о самораспаде и за несколько лет разложатся до безопасных природных составляющих: грунт, щебень, песок. Даже на мёртвых землях, которые наша каста применяет в качестве учебно-боевых полигонов, мы используем биоактивные мишени. Их обломки рассыпаются в песок или каменное крошево. Мы не уродуем природу, ибо мы часть её. Наоборот, мы всячески храним её и помогаем ей. Так были созданы новые сорта и виды сельскохозяйственных растений, не вытесняющие диких родственников, разработаны способы ведения хозяйства, не вредящие природе, и выведены полезные животные, в том числе боевые, о которых мы сейчас и поговорим, ибо более отклоняться от темы не следует.
Как и воинской касты, боевых животных изначально не существовало. Гражданские касты вывели собак для своих охотников и охраны жилищ от диких зверей. Поэтому собака создана чрезвычайно преданной человеку. В условиях водной среды был создан аналог собаки — дельфин. Дельфины более самостоятельны, так как проводят без человека гораздо больше времени, нежели собаки, но по основным параметрам схожи с ними. Для выравнивания энергетического поля внутри жилищ требовался более компактный зверь, в обязанности которого входило бы противодействие тем вредителям, которые всё же смогли миновать сторожевую собаку. Для этих целей гражданские касты разработали и создали кошку. Задачей кошки в первую очередь является обеспечение порядка внутри жилища, поэтому в кошку заложена привязанность не столько к хозяевам, сколько к месту обитания. Ибо именно санитарное и энергетическое равновесие жилища является её уделом. Для воздушной охоты было выведено сразу несколько видов хищных птиц. Всем разработкам предшествовали тщательные расчёты и исследования, с которыми гражданские специалисты блестяще справились: все новые виды были идеально интегрированы в существующие биоценозы и пищевые цепочки, что позволяет новичкам не погибнуть и не обрушить баланс, даже если человек по каким-либо причинам потерял к ним интерес. Все они способны жить в природе самостоятельно, и при этом сохранять способность к приручению на генном уровне.