Преемник

– К нему подсылали… убийц? – Луар подался вперед, не отрывая взгляда он налившихся кровью глаз мясника. Тот тяжело дышал:

– Убийц… Убийцы убили бы… Надо было… Учитель фехтования, чтоб он сдох…

– Кто подсылал? – Луар не верил своим ушам. – Магистр?

Мясник содрогнулся, снова зарычал и сгреб его за воротник:

– Убирайся. Чтоб духу твоего… Мне не страшно. Пусть хоть сам… из могилы подымется – мне не страшно! Скажу ему… Из-за него! Все это из-за него! Орден пал из-за него!

– Зачем могильник-то раскапывали? – шепотом спросил Луар, вкрадчиво заглядывая в нависающее над ним лицо. – Зачем Мор призвали, скажешь?

Мясник отшвырнул его. В глазах его впервые промелькнуло что-то похожее на страх:

– Ты… Бестия. Выродок. Уйди, умоляю.

– Кто медальон искал? – Луар улыбнулся почти что ласково. – Кто из двух – Фагирра или все-таки Магистр?

Мясник отвернулся. До Луара донеслось приглушенное:

– Не знаю… Ничего… Не ко мне… Хочешь спрашивать – иди к… к Сове. Теперь его так зовут… Служитель Тфим. Разбойник такой, Сова… А я не знаю…

Он обернулся снова, и Луар с удивлением увидел на глазах его злые слезы:

– Если б не Фагирра… Да я бы сейчас… Разве мясо… Разве… Скоти-ина!

Луар пожал плечами и вышел. Телячья голова глядела ему вслед – третий молчаливый собеседник.

* * *

Ярмарка выдалась тощей и малолюдной; продавали в основном лопаты да корыта, ремни и упряжь, щенков, оструганные доски – все это меня никак не интересовало, в продуктовых рядах я купила кусок старого сала и краюху хлеба, потратив все заработанные «пшаканьем» денежки. Снедь от Соллевых поваров вышла еще накануне, а потому я не стала искать укромного местечка – а просто так, на ходу, вонзила зубы сначала в хлеб, а потом и в сало.

И вот тут-то сквозь гомон толпы до меня и донеслось: «О нравы… О распутство… О беда… Тлетворное влияние повсюду… Пускай цепной собакою я буду, но наглый взор распутства никогда…» Ноги мои приросли к земле, а кусок хлеба застрял в глотке, заставив натужно, с хрипом, закашляться. Я узнала и голос тоже. Никакая другая труппа не играла «Фарс о рогатом муже» в стихах, и никакому другому актеру не повторить этих бархатных ноток, это священной уверенности в целомудрии своей блудливой супруги…

Мне захотелось повернуться и бежать со всех ног, я так и сделала но через десяток шагов остановилась. Только посмотреть, издалека и тайно, а потом уйти. Меня не заметят…

Я лгала себе. Я сама от себя прятала внезапно возродившуюся надежду: да неужели сердце Флобастера не дрогнет, если я упаду перед ним на колени? Неужели Бариан не заступится? Неужели Муха не поддержит?

Я ускорила шаг по направлению к маленькой площади, куда понемногу стекалась толпа – и уже на ходу меня обожгла мысль: да ведь это мой фарс! Кто же играет женушку, неужто Гезина?!

И тогда голос Флобастера сменился незнакомым, звонким, тонким, как волос, голоском: «Ах, подруженька, какой сложный узор, какой дивный рисунок!» Я споткнулась. Потом еще. Эта мысль, такая простая и естественная, ни разу не приходила мне в голову. Я была свято уверена, что они бедуют и перебиваются без меня… И тайно ждут, когда я вернусь…

Следовало повернуться и уйти – но толпа уже вынесла меня на площадь, где стояли три телеги – одна открытая и две по боками. Над сценой колыхался навес.

Флобастер постарел – я сразу увидела, что он постарел, – но держался по-прежнему уверенно, и по-прежнему блестяще играл, толпа бралась за животы, в то время как он не гримасничал и не кривлялся, как актеры Хаара, – он просто рассуждал о тяжких временах и верности своей жены, рассуждал с трогательной серьезностью, и лицо его оставалось строгим, даже патетическим: «А не пойти ли к милой, не взглянуть ли… Как в обществе достойнейшей подруги моя супруга гладью вышивает…» А за пяльцами, огромными, как обеденный стол, суетились двое – Муха, который успел вытянуться за эти месяцы, и девчонка лет пятнадцати, конопатая, голубоглазая, с носом-пуговкой и копной жестких рыжих волос. Девчонка старалась изо всех сил – я стояла в хохочущей толпе, и я была единственный человек, который не смеялся.

Потом Муха вывалился из-за пяльцев в перекошенном корсете и сползающей юбке; я напряглась, потому что девчонка выпорхнула следом, и теперь был ее текст…

Она помнила свои слова. Она даже была талантлива – тем ученическим талантом, который сперва надо разглядеть, а уж потом он разовьется. Она двигалась, как деревянная кукла, но все эти острые локти-плечи-колени – недостаток подростка. Уже через год-полтора…

Муха спрыгнул с подмостков с тарелочкой для денег. Не замечая его, я смотрела на сцену, где раскланивались Флобастер и та, что заняла мое место; тарелка оказалась перед моим лицом, я, спохватившись, отшатнулась – и встретилась взглядом с округлившимися, черными, потрясенными Мухиными глазами.

Прочь.

Кто-то возмущенно заорал, кто-то шарахнулся с дороги, кто-то грязно выругался и пнул меня в спину – я разметала заступавшие дорогу тела и вырвалась из толпы, судорожно сжимая узелок и глотая слезы.