Преграды любви

Она так и осталась стоять с вилкой в руках. В глазах ее был испуг. Почему он так странно действует на нее, подумала Алекс в отчаянии. Не оттого ли, что он гол по пояс, ноги босые и волосы встрепаны со сна, как у мальчишки?

— О, конечно, прости, я сейчас…

— Я сам, — ответил он, оторвавшись от дверного косяка, подошел к буфету и, вынув чашку, налил себе горячего душистого кофе. Кафель пола около плиты холодил босые ноги. Прислонившись к краю плиты, Тревис медленными глотками отпивал кофе и поглядывал поверх чашки на Алекс.

Она успела принять душ. Волосы ее были аккуратно заплетены в косу. Ей очень шли бледно-голубая блузка и белые джинсы. Она казалась такой элегантной и неприступной! Лишь приглядевшись, можно было заметить, как дрожат у нее руки, а под глазами темные круги, и губы припухли. Тревис не мог не отметить этого с особым удовлетворением.

Алекс смотрела на него настороженно и с какой-то неуверенностью.

— Ну как, будешь завтракать? — спросила она с той же бравадой, которая начала уже сердить его.

Продолжая недоумевать, что с ней происходит, Тревис задумчиво провел рукой по растрепанным волосам и, чуть пригладив их, пожал плечами и подошел к столу.

— Конечно, почему бы нет? — ответил он и, сев, стал накладывать на тарелку все, что было на столе: сосиски, яичницу с ветчиной, поджаренный хлеб, блинчики с сиропом, и в таких количествах, что хватило бы на троих.

Как могло это все появиться на столе у женщины, позволяющей себе на завтрак лишь йогурт и кофе со снятым молоком? Еще третьего дня, когда он попросил на завтрак кофе с пончиками, она заявила, что подобная еда способствует повышению холестерина в крови. Она также была яростной противницей консервированных куриных бульонов с лапшой.

Синие глаза Тревиса требовали ответа:

— В чем дело, Алекс, что с тобой? — Он ощутил неприятный холодок страха. — Ты поняла, что, переспав со мной, совершила непоправимую ошибку, не так ли?

Глаза Алекс округлились от удивления, но вдруг ее лицо просияло, она опустилась на стул рядом с ним и, протянув руку, коснулась его щеки.

— Нет, совсем не это, — сказала она тихо. — Я веду себя так странно потому… — тут она остановилась и перевела дух, — … потому, что люблю тебя. Я никак не могла решить, сказать тебе об этом или нет.

Признание Алекс застало Тревиса врасплох. Он так был удивлен, что растерялся, как мальчишка. С первой же минуты, увидев ее, Тревис понял, что Алекс не та женщина, с которой можно свободно вступать в интимные отношения. Это подтвердили реакция ее друзей на его появление и невинная детская болтовня Брендона. Он все время подсознательно знал, что такие, как она, отдают себя щедро и безоглядно лишь когда родилось чувство.

Тогда какого дьявола он сидит и молчит, уставившись на нее взглядом дохлой черепахи? Ему нечего сказать? Или втайне он доволен и успокоился? Ведь что-то в нем, глубоко запрятанное и доселе молчавшее, вдруг дало себя знать. Он надеялся, что такое произойдет и он услышит эти три коротких слова: «Я тебя люблю». Разве не так?

Словно очнувшись, он теснее прижал ее руку к своей щеке, благодарно и нежно ощупывая тонкие теплые пальцы и узкую ладонь.

— Почему ты не решилась сказать? — наконец тихо спросил он.

Глаза ее удивленно расширились.

— Я знаю, что ты думаешь о любви, и не хотела… навязываться со своими чувствами, чем-то обязывать тебя. Ведь ты знаешь, я не хочу, чтобы ты уезжал.

Он молча проглотил упрек.

— Что же заставило тебя, однако, сказать?

Алекс пожала плечами.

— Мне ничего иного не оставалось. Молчать означало бы позволить тебе думать все что угодно.

Оторвав ладонь от его лица, Алекс сжала его пальцы.

— А я этого не хотела, — помолчав, добавила она. — Я не хотела, чтобы ты думал то, что думал.

Это было ударом. Услышав, что она любит его, Тревис стал счастливейшим человеком, но, узнав, что она опять берет на себя все самое трудное и неблагодарное, открывая ему дорогу для отступления, почувствовал себя последним негодяем. В течение мгновений она осчастливила его и тут же казнила.

— Алекс, не надо… — почти простонал он и, не зная, что сказать дальше, умолк.

Надо ли рассказать ей все? Сознаться, что лгал, говоря, что уходит в отставку, что невольно, но все же злоупотребил ее гостеприимством?

Алекс тихонько вздохнула и улыбнулась.

— Тшш, — успокаивающе прошептала она и, снова приложив руку к его щеке, легонько потерла ее. — Не надо ничего говорить. Одной из причин, почему я не решалась сказать тебе то, что уже сказала, был страх, что ты сочтешь себя обязанным что-то ответить, а я этого не хочу. Пусть все остается, как есть, хорошо? К тому же… — В ее глазах появились лукавые искорки, и она предостерегающе приложила палец к его губам. — Я знаю твою самую страшную тайну. Сегодня утром, сопоставив кое-какие факты, я нашла разгадку. Почему ты не сказал мне об этом сам?

Страх заставил его сделать самое худшее — он крепко выругался.

— Тревис! — испуганно воскликнула Алекс, и краска залила ее лицо.

Страх сменился облегчением. Слава Богу, теперь она знает о нем самое худшее. Он схватил ее руку и сильно сжал.